Холмы, города

Практически классика, еще не от Нормана Мейлера, но уже от Клайва Баркера. Два городка конструируют механических великанов, приводимых в действие всеми их жителями изнутри. Исполины сходятся в эпической битве, сидящие в одном из них горожане гибнут под обломками, тонут в реках собственной крови под многотысячный вопль общего ужаса.

На Майдане уже не палаточный лагерь фронтира, а развивающийся средневековый город. И не штурм, и не осада.

Баррикады, которыми окружены Майдан и прилегающие улицы, из первоначально ритуальных превратились в прочные функциональные сооружения, отдающие древностью. Это украинский Стоунхендж, украшенный плакатами. Пресловутая «йолка» в центре, железный каркас — по сути гигантская кукла «вуду», украшенная различными проклятиями в адрес власти. По странной фрейдистской прихоти на ней с недавних пор еще и огромный портрет Тимошенко.

Седые европарламентарии и американские сенаторы смотрят на вдохновенные стотысячные толпы практически в молитвенном экстазе. Во времена их молодости, в 1960‑х, они вряд ли бунтовали вместе со сверстниками, иначе не сделали бы таких блестящих карьер. Но теперь судьба подарила им машину времени.

Второй осажденный город, монументально-рустикальный, но от этого не менее средневековый — правительственный квартал. Грузовики, милиция, все наглухо, как в завинченном кипящем котле. Желающих зачекиниться у его стен меньше не от страха, а из‑за отсутствия колорита.

Сравнение Евромайдана с Сечью верно отчасти, поскольку Хортица изначально принадлежала вольнице. Она не отвоевывалась и не захватывалась, а только утрачивалась. Тем не менее это действительно «сечь» — по фортификационным сооружениям. А по духу это Христиания, бывшие казармы в центре Копенгагена, захваченные хиппи в 1971 году. До сих пор там живет пара тысяч человек. Пытались выгнать, не получилось, махнули рукой.

Христиания была миролюбивой эмиграцией последних «писников» из мира политического терроризма, который расцвел пышным цветом после того, как оказалось, что мирные протесты соискателям социальной справедливости быстрых результатов не приносят. Здесь процесс может пойти в обратном направлении.

Майдан — это город-плакат, город-дацзыбао, туристический артефакт, постепенно приманивающий своим очарованием, кроме иностранных туристов, еще и карманников, и профессиональных попрошаек с национальными ленточками, трогательно рассказывающих туристам, как они три дня и три ночи, не смыкая глаз, сражались с милицией. Тем временем второй город-призрак в правительственном квартале молча строит своего механического великана, гулко роняя и теряя отдельные винтики.

У Баркера оставшийся в живых город пошел бродить по свету. У нас он побредет в Европу.