Эдита Бояновская о Гоголе: аутсайдер русской культуры, который так и не выбился в люди

Украинские и российские литературоведы много лет безуспешно перетягивают канат в борьбе за национальную принадлежность Гоголя. Первые спотыкаются о «Нос», «Ревизора» и «Мертвые души», вторые сразу же падают в яму, вырытую «Вечерами на хуторе близ Диканьки». Предложив иную формулировку вопроса, Эдита Бояновская в книге «Микола Гоголь: між українським і російським націоналізмом» (К.: Темпора, 2013) переводит все стрелки в сторону творчества писателя. Польская исследовательница настаивает: не важно, кем был Гоголь — русским или украинцем. Главное — какими он видел отличительные черты двух народов и как они, отражаясь в текстах, до сих пор влияют на наши представления друг о друге.

Гоголь начал литературную карьеру в разгар романтической моды на колоритные типажи и «этнографию». Упрощая, можно сказать, что общее увлечение его произведениями в Санкт-Петербурге образца 1830‑х гг. сродни восторгу, которое в 1990‑х москвичи выказывали по отношению к «Воплям Видоплясова» и «Океану Ельзи».

Опираясь на документальный материал, Бояновская доказывает: новичок прежде всего решил на этой моде заработать. А начав с любовью и пониманием очерчивать характеры кузнеца Вакулы и Оксаны, Солохи и Головы, Левка и Ганны, описывать их быт и жизненный уклад (для чего просил матушку прислать подробный материал об украинских традициях, верованиях, одежде), сам стал отчетливее осознавать несхожесть народов. И это различие было для Гоголя не пустым звуком: не зря ведь хмурая столица, скроенная по европейскому лекалу, а потому лишенная своего лица, казалась ему коварной и опасной.

История о том, как не задалась научная карьера писателя — пожалуй, самый большой сюрприз 600‑страничного фолианта. В отличие от коллег, Бояновская сделала ее центром композиции текста, соответственно — и биографии своего героя. Простой, на первый взгляд, эпизод она подает как переломный в судьбе Гоголя, который читал курс по Средневековью, но из‑за постоянно ощущаемого им в Петербурге душевного дискомфорта рвался в Киев на должность профессора только что открытого здесь университета. Когда же планы будущего автора «Шинели» потерпели крах, он категорически отказался принять место преподавателя истории России.

Именно с этого момента Гоголь переходит в категорию литературных профессионалов — он гораздо активнее пишет и живет преимущественно на заработанные собственными произведениями средства. Пишет так, что по его фантасмагорическим сочинениям слависты до сих пор изучают русский национальный характер, обращая внимание на предельно критичное отношение автора к своим персонажам в частности и Руси-тройке — в общем. В каком‑то смысле это — страшная месть лузера, не принятого чуждым ему окружением.