Художник Илья Чичкан рассказал о спекуляциях на арт-рынке и портрете Путина

Фото: Иван Черничкин

Взяв на себя роль enfant terrible украинского современного искусства, художник в третьем поколении Илья Чичкан использует живопись, фотографию, инсталляции и видео, чтобы откровенно хулиганить. То изобразит осла в спортивных штанах («На тренировке», 2003), то предложит сыграть с Фрейдом в теннис (инсталляция из серии «Игры разума», 2006). И все же фирменным знаком автора являются обезьяны: в виде приматов Илья успел изобразить Мэрилин Монро, Софи Лорен, Энди Уорхолла, Че Гевару, Ясира Арафата и других знаменитостей. Равнодушных нет: одни хвалят, другие откровенно ругают. Как результат — Илья Чичкан входит в число топ-персон отечественного рынка, на сегодняшний день являясь одним из самых известных, выставляемых и дорогих украинских авторов. Художник участвует во всевозможных биеннале, его работы продаются на ведущих мировых аукционах, экспонируются на самых известных выставочных площадках. Застать его в Киеве не так просто: Илья вместе с женой — художницей Машей Шубиной — холодное время года и смутные времена коротают на Гоа. Тем не менее «Капиталу» удалось не только встретиться с «психодарвинистом» и «шизоартистом», но и расспросить его о коммерческой составляющей изобразительного искусства.

— Коммерческий художник — это ругательство?

— Во всяком случае, оно ко мне не относится: я не коммерческий художник. Потому что не стремлюсь заработать деньги. Просто стараюсь сделать свою жизнь комфортной — в той степени, чтобы иметь возможность заниматься нормальным искусством. Кстати, закрылся банк, в котором я хранил деньги. Просто взял и закрылся. Мы собирались ехать в Европу к друзьям, а банк сообщил, что «нас больше нет». Так что деньги как волны на море: бывают высокие, бывают низкие. Приходится балансировать, серфинговать. Однако работать ради наживы — только терять себя.

— Хорошо, кого тогда можно считать коммерческим художником?

— Коммерческий художник вкладывает деньги в продукцию «джинсового» качества и рассчитывает на определенного потребителя. Но, к примеру, если галерея White Cube решила больше зарабатывать на Джеффе Кунсе (американский художник, один из самых дорогих в мире. — «Капитал») и подписала с ним договор, он становится не коммерческим художником, а просто подневольным человеком. Договор — серьезная кабала. А из него самого ничем коммерческим даже не сквозит: ходит годами в одних и тех же потертых джинсах и жалуется, что бывшая жена Чиччолина тянет из него деньги. Думаете, если у Кунса есть 10 миллионов, ему надо 20? Совсем нет.

— А вам нужны 10 или 20 миллионов?

— Большие деньги — это приятно, но по большому счету это геморрой. Зачем он мне нужен? В моем возрасте. Мне стыдно смотреть в глаза домработнице, потому что она у меня убирает. Поэтому перед ее приходом стараюсь все убрать, чтобы ей было меньше работы. С одной стороны, я очень люблю какие‑то блага, но по натуре я панк, воспитанный в хипповской среде и переживший полный хардкор.

— Это правда, что бабушка зарабатывала на вашем детском труде?

— Мои родители-хиппи нюхали цветы, занимались творчеством, так что на воспитание меня отдали бабушке — Ликадии Петровне Ляхович. Она была членом Союза художников, с семи лет учила меня живописи. Я рисовал натюрморты, бабушка подписывала их своим именем, сдавала в художественный салон на первом этаже нашего дома — и, к моему удивлению, их даже покупали. Но все же нельзя сказать, что бабушка на мне зарабатывала. Потому что когда мне исполнилось 15 лет, она выдала все деньги, вырученные от продажи картин, и я оказался настолько богат, что позволил себе отдых в Крыму с интересной молодой женщиной. Примерно с этого времени я перестал быть Ликадией Ляхович, а стал художником Ильей Чичканом.

— Как и за сколько вы продали первую подписанную своим именем картину?

— Лет в 17, пока ехал с Виноградаря (район в Киеве. — «Капитал») в центр, мелками нарисовал женскую фигуру, оформил ее в рамочку, повесил в одной подпольной галерейке — и ее купили за $ 20 какие‑то иностранцы.

— То есть вас кормило искусство?

— Да нет — было время, шил джинсы Levi Strauss, работал дизайнером в рекламном агентстве. А деньги на реализацию арт-проектов получал от организаций вроде Фонда Сороса, Open Society Foundations, фонда «Про Гельвеция». Сейчас они, конечно, все на нас забили. Сорос закрыл инвестиции в Восточную Европу, и остальным тоже стало неинтересно — не с кем соревноваться. Это как полеты в космос — только НАТО перестало их финансировать, СССР тоже потерял к ним интерес.

— Как считаете, насколько система грантов полезна или вредна?

— Вы же понимаете, сколько денег отмывается на этих грантах? Художник их часто получает в очень перекошенном виде, да еще и остается должен. Тем не менее гранты могут быть очень полезны. Их обычно дают людям до 35 лет, и они часто являются серьезной катапультой для развития автора. То есть выдающие гранты некоммерческие организации дают старт. А хоронят с почестями уже галереи.

— С какими галеристами вы сейчас работаете?

— В Москве работал с Маратом Гельманом, с Володей Овчаренко (галерея «Риджина»). Но Гельман, который сделал знаменитыми очень многих российских художников, — анархист. Закрыл свою галерею и ушел в своего рода политический перформанс. А в Украине я давно ни с кем не работаю — нет у нас галерей. У нас этим словом называют пространство, где выставляют картины и забирают у художника 50 % от проданных работ. Но разве это правильная, честная схема?

$79,5 тыс. - за такую сумму в 2008 г. на торгах Phillips de Pury была продана работа Ильи Чичкана «Оно»

— А что значит «правильная схема»?

— Заключив с художником контракт, галерист должен вкладывать в автора, показывать работы на мировых ярмарках: в Берлине, Париже, Майами. Промотировать, делать печатную продукцию. И за это получать свои 50 % от продаж: тогда это честно. Я понимаю, галеристу надо чем‑то платить за аренду помещения. Но я тут при чем? Я никого не заставлял становиться галеристом, а тем более — заниматься профанацией. Арт-галерея — это большая серьезная работа. От нее не отлынивала разве что Людмила Березницкая (совладелица Ludmila Berznitska & Partners Gallery, закрывшейся в 2011 г. — «Капитал»). Да Анатолий Дымчук (предприниматель, владелец Dymchuk Gallery. — «Капитал») играет в альтруиста и теряет на этом довольно большие деньги. Пытается вывозить наших художников на западные арт-ярмарки, но ведь попасть туда не так‑то просто, и это вопрос не только денег. Так что наши галереи есть, но ни для кого в мире их нет.

— Кто занимается продажами ваших работ?

— Я сам. Мне приятно смотреть в глаза людям, которые их приобретают. Если у нас какие‑то постоянные взаимоотношения, могу даже подарить. Особенно если человек искренне интересуется — меня это всегда удивляет. Я‑то понятно почему интересуюсь — такая уж работа. А вот когда приходит финансист или бизнесмен и о чем‑то рассуждает, может отличить одну работу от другой, плохую от хорошей, это действительно впечатляет.

— Каким образом ваши работы появляются на мировых аукционах?

— Сколько было продаж, и ни одна работа не ушла из моей мастерской: все — со вторичного рынка. И из всех этих продаж только процентов 30 было «честных», остальное — коммерческая схема. Она достаточно проста. Допустим, вы гражданин Германии и у вас в холле висит картина Пупкина, купленная в Украине. Хорошая работа, ничем не хуже Марка Ротко: красивые цвета, неплохо наляпано, всем нравится. У вас очень красивый лофт в Нью-Йорке или Манхэттене, вы пригласили друзей, отдыхаете. А на столе лежит толстый каталог Christie’s — заложенный авторучкой в том месте, где изображена эта самая картина и под ней сумма продажи — $ 150 тыс. На самом деле вы заплатили всего 5 % этой суммы в качестве комиссии аукционному дому плюс копейки — украинскому художнику. Зато гости в восторге. Это смешная схема, и она уже всех забодала. Но даже самую дорогую из проданных на аукционе работ — череп из алмазов Дэмиана Херста — купила компания, соучредителем которой является сам Херст. Кстати, художники в этой бизнес-схеме участвуют крайне редко.

— В результате продажи на аукционах художник, возможно, и не зарабатывает. Но ведь получает пиар.

— И художник с ним бегает, бегает, а все на него смотрят, как на дурака, — пусть он теперь попробует продать свои работы хотя бы за треть этих денег.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что «продакшен победил концептуализм»?

— В прошлом веке было множество различных течений: кубизм, дадаизм, футуризм, сюрреализм, конструктивизм, концептуализм, у каждого течения была своя идеология. А сейчас, в XXI веке, этих новых движений не появляется: все закончилось на гиперреализме. Искусство начало перерастать в глобальные, «диснейлендовские» проекты: чем больше денег на них потрачено, тем круче. Взять тот же «Бриллиантовый череп Дэмиена Херста», «Волну НЛО» Марико Мори, сделанных из стали «надувных» песиков Джеффа Кунса. Или Христо, который завернул Рейхстаг в серебристую ткань (проект «Обернутый Рейхстаг». — «Капитал»). Да, все это гениально. Но представляете, каких денег это стоило? Если бы я сделал мухомор до Луны, чтобы он светился и отбрасывал на нее тень — всем бы тоже понравилось, особенно в полнолуние. И это бы еще раз доказало, что продакшен победил концептуализм.

— Можно ли назвать людей-обезьян самой коммерчески успешной вашей серией?

— Разве только моей? Когда начал работать над серией, узнал, что в XVII‑XVIII веках это тоже было модно — рисовать парадные портреты с мордами приматов, различные сцены с обезьянами. Так что на самом деле я ничего не придумал. Конечно, иногда думаю: надо завязывать со всеми этими обезьянами. С другой стороны, многие художники — Марк Ротко, Пит Мондриан, Рой Лихтенштайн — всю жизнь делали одно и то же и не переживали по этому поводу. Говорят, художник должен отображать действительность, проявить свою гражданскую позицию. А на самом деле должен был при Сталине — рисовать Сталина. А сейчас художники ничего никому не должны.

— Но вы же нарисовали Путина в виде мартышки.

— Если я нарисовал всех остальных, зачем делать исключение для Путина? Тем более что уверен: его никто не купит. Надо быть полным кретином, чтобы повесить это у себя дома.

ДОСЬЕ

Представитель украинской «новой волны», участник арт-группы «Парижская Коммуна», автор концепции «психодарвинизма». Работы художника выставлялись в МоМА (Нью-Йорк), ЦСИ «Винзавод» (Москва), Пермском музее современного искусства, PinchukArtCentre (Киев). Принимал участие в полусотне выставочных проектов, среди которых биеннале в Сан-Паулу (1996), биеннале современного искусства в Йоханнесбурге (1997), Пражская биеннале (2003), Белградская биеннале (2004), европейская биеннале Manifesta 5 (Сан-Себастьян, 2004) и международная Венецианская биеннале современного искусства (2009).