Какой запас прочности у российской экономики

Российская экономика сейчас находится в процессе кризисного сокращения, архаизации и потери конкурентоспособности. Однако это не значит, что она близка к краху. На конец 2015 года показатели подушевого ВВП в России соответствуют в реальных ценах уровню 2006 года, уровень средней зарплаты — 2007 году. При ожидаемых результатах экономики за 2016 год эти показатели отступят еще на год — к уровням 2005 и 2006 года соответственно. Эти годы не характеризовались существенными проблемами в экономике. В таком темпе у России есть куда отступать — на пике падения в 1999 году, когда казалось, что еще шаг, и экономика развалится, подушевой ВВП был на 21%, а средняя зарплата на 40% ниже уровней 2016 года.

Другое дело, что в России есть правительство и государственный бюджет, который сегодня (в расходной части) в реальных ценах находится на уровне 2007 года, но почти в два раза превышает (по уровню расходов) бюджет 1999–2000 годов. И если средняя зарплата или доходы домохозяйств могут сильно варьироваться и их получатели будут приспосабливаться к негативным изменениям, то сокращение доходов бюджета существенно уменьшает возможности заработка для групп влияния, которые привыкли к неэффективным расходам и большим, растущим посредническим и коррупционным доходам.

Эти группы влияния будут бороться за сохранение своих возможностей, не давая бюджету сокращаться. Этот процесс уже заметен — с пика расходы консолидированного бюджета упали в реальном выражении менее чем на 20%. Такая тенденция приведет к гипертрофии бюджетных расходов и росту налоговой нагрузки в России в ближайшие годы, которая в свою очередь будет замедлять экономическую активность в стране.

Группы влияния будут стремиться восполнить потери от сокращающихся бюджетных потоков за счет большего воздействия на государственные и негосударственные бизнесы, за счет повышения уровня собираемой ренты, состоящей из взяток, навязанного долевого участия, нерыночных продаж товаров и услуг и получения нерыночных преимуществ в конкуренции. Эти действия, на которые власть будет вынуждена пойти, чтобы не потерять поддержки групп влияния, будут еще больше тормозить экономику. Поэтому можно ожидать в ближайшие годы ускоряющегося сокращения экономики и опережающего (с учетом того, что налоги, собираемые от добычи и экспорта углеводородов, также будут сокращаться в силу падения объемов добычи и экспорта) сокращения бюджетных поступлений. Эта закрученная вниз спираль, с большой вероятностью, приведет страну к экономическому коллапсу. Но будет это не ранее чем через 3–4 года — именно столько надо, чтобы добраться до уровней 1999 года.

Почему текущий экономический кризис не вызывает социальной нестабильности и падения популярности власти?

Причин у этого феномена несколько. Во-первых, текущий кризис наступил, с точки зрения подавляющего большинства граждан России, после длительного периода экономического роста. В общественном сознании тот факт, что ситуация сегодня все еще лучше, чем 15 лет назад, перевешивает ощущение ухудшения ситуации. Для возникновения массового недовольства уровень доходов населения, скорее всего, должен опуститься еще примерно на 30–40%, в район показателей 1999–2000 годов.

Во-вторых, предыдущий рост благосостояния в течение 2000–2012 годов, как и последующая стагнация и падение в 2014–2015 годах, были крайне неравномерно распределены в обществе. Существенные изменения почувствовала лишь небольшая социальная группа. Действительно, в России в 2015 году лишь 24% немосквичей имели загранпаспорта, при этом лишь 7% россиян в последние годы выезжали за границу один раз в год и чаще. Отличие медианной зарплаты от средней в России составляет почти 40%, то есть подавляющее большинство населения смещено в область очень низких зарплат. Менее 20% населения располагают вкладами в банках, а количество владельцев валютных вкладов не превышает 4% населения.

Индекс Джини, который в конце ХХ века в России составлял около 8, сегодня превышает 18. При этом центром концентрации роста благосостояния в России стали Москва и несколько других крупных городов. В Москве к 2014 году подушевой ВВП составлял около $35 тысяч в год, к 2016 году он упал примерно до $20 тысяч, но и этот уровень является достаточно высоким, чтобы не ожидать социального взрыва. А подавляющее большинство населения за прошедшие 15 лет стало жить всего лишь чуть лучше, а в последние годы — всего лишь чуть хуже, но изменения не настолько значительны, чтобы вызвать резкий рост протестных настроений.

В-третьих (и только в-третьих), в отличие от западных демократий в России нет публичной конкуренции элит за власть, сопровождающейся активной критикой правящей группы через независимые СМИ и другие каналы, которая финансируется и организуется оппозиционными группами элиты. Фактически информационное пространство монополизировано идеологически (максимальная аудитория независимых СМИ менее 10% населения), и если в развитых демократиях экономические проблемы, как правило, преувеличиваются в пропагандистских целях, а оппозиционные силы имеют возможность координации социальных выступлений, в России сегодня информационные источники преуменьшают проблемы, снимают с власти ответственность за них, перенося ее на внешние факторы, а оппозиция лишена доступа к капиталу и возможности координировать протесты.