Думали, что Украина уходит понарошку

Первого декабря 1991-го рядовой россиянин либо вообще не знал, что в этот день Украина проводит референдум о независимости, либо знал, но не задумывался, что из этого выйдет. Своих забот по горло хватало.

Обнародованные затем результаты (90% голосов «за») его неприятно удивили, а возможно — и рассмешили. Но о том неизбежном, к чему это голосование приведет, он все еще не догадывался. И только 8 декабря, когда главы России, Белоруссии и Украины собрались в Беловежье и распустили Советский Союз, на него по-настоящему повеяло новой эпохой.
Именно Беловежские соглашения, поддержанные в последующие дни остальными республиками СССР, считаются финальной точкой нашей прежней империи. Этих соглашений уже просто не могло не быть. Уход Украины делал дальнейшее существование Советского Союза невозможным.

По крайней мере, уход, оформленный всенародным вердиктом. Предшествующие украинские документы о том же самом подобного веса иметь не могли.

К всесоюзному референдуму 17 марта 1991-го о сохранении СССР в неком обновленном виде (70% украинских избирателей проголосовали «за») Киев прикрепил собственный разъяснительный пункт — о том, что «Украина должна быть в составе Союза советских суверенных государств на основе Декларации о государственном суверенитете Украины» (80% голосов «за»). Формально это превращало СССР из унитарной империи в конфедерацию, но при желании могло еще рассматриваться лишь как заявка украинской номенклатуры на получение особого статуса.

Пять месяцев спустя, через день после разгрома августовского путча, парламент Украины принял акт о провозглашении независимости. Однако даже и это, если очень захотеть, можно было принять за аргумент для торга со старым союзным центром.

Но после 1 декабря возможности для двойных толкований не осталось. Судьба империи была решена. Ни сил, ни воли принудить Украину отыграть назад ни у кого в Москве не было. Оставалось одно — оформить развод, неизбежно означавший роспуск всего СССР. Что и было сделано в последующие недели.

Из сегодняшнего дня мы видим, что это было формальностью, и к подлинному расставанию тогда не были готовы ни Москва, ни Киев. Точка в разводе была поставлена только в 2014-м. А до этого ни в руководящих наших кругах, ни в широких массах так и не сложилось понимания, что Украина ушла всерьез, а не понарошку.

Мифы о том, что уход Украины — историческое недоразумение и вполне обратимое событие, стали руководством к действию в эпоху Путина, но возникли гораздо раньше, еще в начале ельцинских лет, почти сразу же после «разводного» 1991-го. Что и понятно. В конце советской эры среднестатистический житель России в общем понимал, что балтийские или, скажем, центральноазиатские республики СССР — это нечто особенное и отчасти чужое. Но на Украину это понимание никоим образом не распространялось. Отличия выглядели незначительными. Образ жизни воспринимался как похожий. Русский язык казался господствующим.

От генералитета и до партноменклатуры, русифицированные украинцы имели совершенно равные с великороссами карьерные возможности, в отличие, например, от эстонцев или узбеков. Леонид Брежнев не афишировал свое украинское происхождение, но желающих анализировать его этничность в любом случае было мало, настолько органично он смотрелся в имперском правящем кругу.

Неудивительно, что национальный дух, якобы внезапно охвативший руководящий слой Украины, воспринимался российскими братьями по классу как сугубое предательство, на сто процентов продиктованное меркантильными соображениями.

Корыстные мотивы были очевидны, и это придавало гипотезе правдоподобие. Но популярная в спецслужбах теория, будто отдельно взятые лица и целые общественные группы во всем и всегда руководствуются исключительно корыстью, хотя и является у нас частью госидеологии, совершенно неприложима к практике.

Кстати, будь она верна, российская номенклатура уж точно не поддержала бы крымское присоединение, которое, кроме убытков и проблем, ничего ей не принесло.

А вот еще несколько популярных у нас мифов «про Украину», которые родились в 1990-е и дожили до 2014-го.

1. Роспуск СССР — не исполнение исторических судеб, а продукт верхушечных интриг. Значит, его реставрация — вполне реальная вещь.

В этих координатах манипуляции Александра Лукашенко, который под лозунгами возрождения общей державы уже двадцать лет доит Россию, — политика понятная и здравая. А попытки сменявших друг друга до революции 2014-го украинских правителей уклониться от слияния выглядели как нечто противоестественное. Даже Янукович, пока сидел в Киеве, инсценировал некоторую самостийность и получал за это оплеухи. Таможенная война с Украиной началась еще летом 2013-го, за полгода до его свержения.

2. Украинская экономика — часть российской и настолько от нее зависит, что разделить их невозможно.

Очень прочная иллюзия, хотя в действительности так называемые экономические связи всегда отступали и будут отступать перед национальным чувством. Когда ирландцы сто лет назад отделялись от Британии, они меньше всего хлопотали об этих связях, хотя со временем обеим сторонам хватило ума их заново наладить. Хватит ли теперь ума британцам заново наладить связи с Евросоюзом, говорить рано. Но само голосование за Brexit показало, что обособленность для них дороже выгоды. А Украина за последние несколько лет прошла тот же путь хозяйственного отделения от России, который двумя десятилетиями раньше успешно проделали страны Балтии.

3. Украина — искусственное государство, сколоченное из разнородных частей, в разное время оторванных от разных держав. Ей просто ничего не остается, кроме как развалиться на куски. Или хотя бы надвое, чтобы русскоговорящая половина отошла к России. Более радикальные варианты: украинский патриотизм — изобретение австрийской разведки; украинский язык нарочно выдуман несколькими литераторами в XIX веке.

Считать или не считать эти соображения весомыми и научно обоснованными — дело вкуса. Но точно таким же научным порядком легко доказывается невозможность существования и множества других стран, от Румынии до Германии.
Украине понадобилась четверть века, чтобы стало ясно, что в этой стране сложилась политическая нация. А уж если такая нация есть, то нет ничего нелепее, чем объяснять ей, что страна у нее лоскутная, а языки — разные. Все равно, что взрослому человеку доказывать, будто он — ошибка природы. Ничего доброго это не обещает, особенно если он ваш сосед.

Путь развода, хоть и медленно, но пройден. Никогда мы не будем в одной империи.