В киевском театре русской драмы сыграют «Пробуждение весны»

На Новой сцене Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки пять вечеров кряду будут играть «Пробуждение весны» Франка Ведекинда.

Премьерные показы «Пробуждения весны» Франка Ведекинда — совместного проекта Театра русской драмы и Института театроведения Университета Людвига Максимилиана (Мюнхен) — состоялись в Киеве осенью 2012 года, после чего украинско-немецкая артистическая команда успела побывать с гастролями в Германии, повзрослеть на два года, окончить театральный вуз и начать взрослую профессиональную жизнь. В театре утверждают, что возраст исполнителей «детской трагедии» — это единственное, что отличает премьерную версию от нынешнего, финального марафона. Но, надо надеяться, это не совсем так. Два года назад рецензентов не на шутку раздраконила языковая «драматургия» спектакля, в котором преступно близорукие, толкающие собственных детей в пропасть взрослые говорят на украинском языке, юные беспомощные жертвы — на немецком, а «нормальная» (хотя всякая «норма» здесь крайне условна) молодежь — на русском. Теперь обещают два языка и бегущую строку с переводом.

Языковая история «Пробуждения весны» — яркий пример того, что подтекст иногда стреляет дальше и оставляет в памяти более глубокий след, чем текст. Хотя и сама по себе пьеса Ведекинда, открытая для украинского зрителя немецким режиссером Катрин Кацубко (в Театре русской драмы она уже ставила «Ромео и Джульетту» Шекспира и «Преследование и убийство Жан-Поля Марата…» Петера Вайса), содержит немало пищи для размышлений и потенциальных поводов для скандалов.

Текст, написанный в 1891 году и впервые поставленный в 1906‑м Максом Рейнхардтом в берлинском Немецком театре (сам Ведекинд на премьере выступил в центральной роли Человека в маске), сегодня кажется более чем актуальным. Детская сексуальность и связанные с ней подростковые комплексы пронизывают дробно смонтированные сцены, ритмичные диалоги и оборванные на полуслове финалы. Редакция текста, осуществленная Аллой Рыбиковой (она перевела пьесу на русский язык, сократила часть сцен и второстепенных персонажей), в разы усилила эффект кинематографического монтажа. На ту же мельницу льют воду пластические «отыгрыши» на музыку Александра Шимко, во время которых артисты с помощью перестановок черных и белых кубов варьируют игровое пространство. В то же время весь этот хрупкий детский мир помещается в руках Человека в маске, то и дело вертящего черно-белый «кубик Рубика» и с дьявольской расчетливостью манипулирующий мыслями и чувствами 14‑летних подростков. На самом же деле персонаж Юрия Дица (к слову, одинаково бегло владеющего украинским, русским и немецким языками) делает только то, что следовало сделать родителям, — поговорить по душам и без ложной стыдливости. И тогда, возможно, удалось бы избежать цепочки драматических событий, где за случайной беременностью следует подпольный аборт и исправительное учреждение, за плохой успеваемостью в школе — самоубийство, за родительскими побоями — проституция, а за дефицитом навыков социального общения — однополые отношения. Конечно, о том, каким образом Ведекинд выстраивает причинно-следственные связи, можно и поспорить. Безусловно, современным психологам было бы что добавить на тему детской сексуальности, природа которой модифицируется так же молниеносно, как и общество в целом. Но режиссерский посыл Катрин Кацубко стоит поискать в работе с интернациональной командой — подданными Германии Юрием Дицем, Катариной Най, Жан-Марком Турмесом, Лизой-Мари Хеке, Сарой Бройер, Лукасом Ремом, Давидом Нидером и украинцами Таисией Бойко, Александром Крючковым, Александром Валюком, Ириной Борщевской, Максимом Никитиным и Анной Кузьменко. Если люди, говорящие на разных языках, способны на протяжении двух часов сосуществовать на одной сцене, понимая друг друга на уровне интонации и жеста, то у говорящих на одном языке взрослых и детей есть все шансы на успех.

Киев, Национальный академический театр русской драмы им. Леси Украинки

5‑9 сентября, 19:00