Мастер аскетичной живописи Александр Животков объясняет, почему не обновляет собственный сайт, и рассказывает, что настоящий художник — всегда коллекционер

Персональные выставки Александра Животкова проходят нечасто и далеко не везде: за последние пять лет в число избранных публичных арт-площадок попали лишь «Украинский дом» и «Мистецький Арсенал». Тому есть несколько причин: во‑первых, автор вообще не особенно любит выставляться. Во-вторых, работы художника — музейного уровня и требуют соответствующего экспонирования. В-третьих, картины Животкова кураторы позиционируют как интеллектуальное, тонкое искусство «не для всех». Собственно, так и есть. Любителей сочных красавиц на фоне драпировок работы живописца разочаруют предельным аскетизмом: чего стоит полный отказ автора от ярких красок. Между тем его живописные творения спешат приобрести коллекционеры из Украины, России, Австрии, Германии, Италии, а некоторые картины хранятся в таких крупных художественных институциях, как Национальный cоюз художников и Национальный художественный музей Украины.

Что касается продаж, летом на Sotheby’s «Работа № 2» из серии «12 работ» (75 х 55 см, 2011‑2012) Александра Животкова ушла за $ 9 900, а в ноябре на том же аукционе «Работа № 1» из серии «Дороги» (73 x 173 cм, 2013) была продана за $ 22270. 

При всем этом интервью Животков дает очень редко и крайне неохотно — один из самых серьезных отечественных авторов не любит общаться с прессой и чрезвычайно избирателен в выборе собеседников. Однако «Капиталу» все‑таки удалось побеседовать с художником — в тесной мастерской, где он проводит бóльшую часть своего времени.

— Вы тяжелый человек?

— Думаю, да. Я делаю свое дело. Такие люди как я волей-неволей обладают определенной степенью эгоизма.

— Вас можно назвать аскетом?

— Считается, что художник, чтобы что‑то делать, постоянно должен быть холодным, голодным. Это обман. Считаю, художник должен жить в достатке и не задумываться о бытовых проблемах. Паганини хорошо сказал: «Бедность и нищета унизительны».

Впрочем, как оказалось, мне нужно совсем немного: работать и чтобы меня не трогали. Работа предохраняет человека от очень многих недугов — тому есть множество примеров.

— Но есть и множество примеров того, что работа обеспечивает недугами.

— Согласен, и тут где‑то лежит таблетка, которую пора выпить. Мы работаем в очень агрессивной среде, после работы из носа куча пыли и тому подобное. Мой друг Толя Криволап (самый дорогой современный украинский художник. — «Капитал») работал в сумасшедшем темпе и этим подорвал себе здоровье.

— А вы в этом отношении себя бережете?

— Ну как можно себя беречь, работая инструментами типа болгарки? Естественно, стараюсь осторожнее, но пальцы все порезаны: здесь вот нет фаланги…

— Что вас бесит?

— Иногда — даже мелочь: насморк или сигарет не хватает. Вон сосед выводит — не могу линию провести, пока не успокоюсь… Бывает, в минуты радости или опасности остаешься спокоен, как танк, а мелочь может довести до умопомешательства. Слава богу, все это можно переносить в работу — на доску, холст, бумагу.

— Как именно происходящее вокруг отражается на ваших работах?

— Ну, может, линия меняется: например, становится жестче, более нервной. Но я не делаю плакаты «Мы за мир».

— Тогда как называется то, что вы делаете?

— Я делаю что умею и что люблю. Задайте мне тему, и я буду делать.

— Разве вы не сами себе задаете темы?

— Думаю, есть еще кто‑то второй. Или первый. С годами все больше и больше убеждаюсь, что картина изначально задана. И вообще пришел к выводу, что искусство со временем не меняется и по большому счету является непрерывным хождением по кругу. Нового ничего не происходит — в разрушенной Помпее можно найти все : от натуралистичных натюрмортов до сюрреализма.

— Вы ездили в Тибет. Что оттуда привезли?

— Я «привез» из Тибета красный цвет, цвет крови. Но понял это уже потом. А сразу, вернувшись оттуда, два месяца практически ничего не говорил, не знал, в какую сторону иду. Меня спрашивают: «Ты этюды привез?». Какие этюды? Сказания о Гималаях — прерогатива Николая Рериха. Я не считаю, что Гималаи — это билибинская сказка (Иван Билибин — русский художник, в числе прочего занимавшийся иллюстрированием сказок. — «Капитал»). И то, что о них понял, не могу выразить словами. Ну вот…как можно огород вырастить на дерьме? Оказывается, можно — и у этого есть свой запах. То есть и так можно жить. И даже при всем этом мне на Тибете комфортно, как и здесь, в мастерской, хотя она маленькая, пыльная и грязная. И там, и здесь я дома.

$ 22  270 за такую сумму была продана «Работа № 1» из цикла «Дороги. Направление — cеверо-восток» Александра Животкова в ноябре этого года на аукционе Sotheby’s

— Вы работаете днем или ночью?

— У меня бывало по‑всякому. Было, что работал и днем, и ночью. И ночью приходил, водку пил по‑черному до утра: выдержал в таком режиме год, а потом на скорой приехал врач и сказал так больше не делать. Сейчас я понимаю, что нужно и работать, и все‑таки немного отдыхать. Но работаю круглосуточно: просыпаюсь — и начинаю просчитывать работу.

— А бывает, что работать не хочется?

— Бывает. Вот, к примеру, однажды надоело мне все до чертиков, и я лежу, тупо смотрю в окно, а там — ничего: пространство. Думаю: «Я отдыхаю, гори всё синим пламенем». И вдруг возникает идея: «А не использовать ли мне это?». Полежал пять минут, потом поднялся и начал делать: у меня есть целый цикл работ «Окно». А где‑то в 2007 году не выходил из дому недели три: сидел дома, пил водку (сейчас не пью) и смотрел «Крестного отца». Фильм заканчивался — ставил по новой, знаю его наизусть. После этого появилась серия «К крестному отцу» — от лени человеческой. Сейчас с большим удовольствием пересмат­риваю «Неуловимые мстители» — считаю, гениальный фильм.

— Какое значение придаете выбору техники, материала?

— Материал вторичен. В Покхаре (город в цент­ральном Непале. — «Капитал») под ногами у нас валялся кирпич битый: я его размачивал с глиной в гостиничном умывальнике и мусолил все это на бумаге — так получилась серия «Тханки». Из любого материала можно сделать что‑то. Главное — необходимость что‑то делать, совершать свои маленькие открытия. Художник собирает эти самые маленькие открытия и в этом отношении является самым большим коллекционером.

— Кстати, о коллекционерах. Наверное, им было бы гораздо удобнее, обновляй вы свой сайт.

— Я свой сайт видел полтора раза: для него нет ни времени, ни желания. Те, кому интересно обо мне что‑то знать, приходят сюда, мы разговариваем. А какая‑то публичность… И вообще, это просто не мое — информационное муссирование своей деятельности.

— Кто сейчас ведет ваши дела?

— Я работаю со Stedley Art Foundution, а именно со Стеллой Беньяминовой. Мы единомышленники.

— Как давно вы сотрудничаете?

— Около трех лет. Долго друг к другу присматривались — и потом очень быстро стали друзьями. Я не работал с галереями, — Около трех лет. Долго друг к другу присматривались — и потом очень быстро стали друзьями. Я не работал с галереями, но довольно часто выставлялся. И на следующий же день после выставки всегда забирал все свои работы. Меня очень беспокоило, что картины вне дома: если они не куплены, я за них в ответе. Сотрудничая со Стеллой, поймал себя на мысли, что больше насчет своих работ не волнуюсь.
Вопрос формирования цены: очень сложный, трудоемкий процесс. Ни один человек не продаст работу, не любя ее до безумия: галерист должен любить, а часто любви на всё не хватает. Кстати, мои друзья коллекционеры и Stedley Art Foundution сейчас делают книгу — своего рода ретроспективу. В связи с этим мы вынуждены были поднять мои работы, точнее их часть, — начиная с 1985 г. Мне был тогда 21 год. Что‑то осталось в слайдах, что‑то сканировали, фотографировали…

— И как вы сейчас оцениваете работы, сделанные вами 20‑летним?

— Я остался доволен тем юным человеком: домой пришел спокойный.

— Вы смогли бы преподавать таким вот 20‑летним?

— Научить рисовать можно быстро. И очень сложно обучить видению. Когда приходят и у меня что‑то спрашивают, я объясняю. А то однажды попросили поговорить с молодежью… Так вот, пока периодизация искусства не отлетает у них от зубов, а недавно изданные книги Фомина не затерты до дыр, говорить нам не о чём. А просто так разговор — это уже пустобрехство без дела. Разговор нужно уметь начать и уметь закончить.