Как мы превращаемся в них

Когда Юлия Тимошенко была начинающим политиком, она попросила меня организовать встречу с одним человеком, которого я в давние времена знавал как большого патриота и бессребреника. Но бог к тому времени покарал его депутатством и членством в профильном комитете по ТЭК. На мою просьбу о встрече знакомый отреагировал так, словно я предложил ему публичное соитие с памятником княгине Ольге, не щадя гневных эпитетов в адрес соискательницы свидания. Через пару дней я встретил его в приемной Тимошенко, и он сделал вид, что меня не заметил.
Читавшие рассказ Кафки «Превращение» помнят, что его герой превратился в насекомое совершенно безболезненно и пребывал в добрых чувствах к своей семье до самой смерти. Вот только семья никак не смогла разглядеть за уродливой мутацией одинокого, никем не понятого любящего сына и брата. Ионеско в пьесе «Носорог» уже изобразил прелесть и приоритеты совместного превращения граждан в уродов, физических и моральных.
Многие из нас потеряли друзей, которые, как им казалось, профессионально занялись политикой. Они вступили в партии Насекомых и Носорогов, думая, что уж с ними‑то никакого негативного превращения не произойдет, если пить красное вино, йод и регулярно читать «Кобзаря». Потом, когда неизбежная мутация начинается, они убеждают себя, что приносят себя в жертву во имя интересов страны. А потом просто пeрестают смотреть в зеркало.
Как мы превращаемся в них?
Мы, такие интернет-правильные, увлеченно играющие в европейцев, одновременно ненавидим расистов и негров, блюдем церковные посты и проповедуем терпимость к ЛГБТ, давим пешеходов и поджигаем автомобили.
Лицемерие — термин, не очень часто употребляемый, потому что он слишком уж точный. Заведомо безнравственным поступкам (совершаемым ради эгоистических интересов) приписываются псевдоморальный смысл, возвышенные мотивы и человеколюбивые цели. Это понятие характеризует образ действий, которые мы все единодушно осуждаем в публичных политиках, государственных чиновниках и вообще в любом теоретически обслуживающем нас персонале. Но проще заявить, что «они врут», потому что таким образом по умолчанию предполагается, что мы‑то уж безусловно всегда и во всем правдивы.
Украинское общество требует высоких идеалов нравственности. Это странная смесь псевдохристианства, региональных обычаев, семейных традиций и сериалов. Нигде, кроме произведений художественной литературы и исторических мифов, не состоявшаяся. Общество же нисколько не озабочено тем, насколько это вообще достижимо. Более того — чем недостижимее нравственный идеал, тем больше поводов для самооправданий.
Общество наше не настолько богато и организованно, как западное, чтобы могло вознаграждать каждого в меру его отказа от искушений. Так что оно предоставляет нам самим решать, как получить приличную компенсацию за моральные уступки, чтобы сохранить душевное равновесие. Никакие материальные выгоды не компенсируют нравственные компромиссы. Ибо при попытке торгануть моралью рано или поздно где‑то вырисовывается небесная налоговая, и все в итоге обходится гораздо дороже. Даже к самым отпетым в итоге приходит Химера, называемая совестью, чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы, хвостом в виде змеи.
Вот это и есть настоящий общественный договор — игнорировать начало любых мутаций, если мы получаем от этого вполне осязаемую прибыль (не путать с нравственным удовлетворением). Это в столице и городах-миллионниках контраст так разителен, потому что массовое сельское сознание все еще лелеет «садок вишневий коло хати», и искушения властью просто срывают выходцам из провинции крышу открывающимися перспективами греховности. Что на поверку оказывается обычной жадностью проголодавшегося подростка.
Недоеденные правнуки голодомора выучили, что наиболее продлевает жизнь сон на матрасе, полном сухарей. А книга лучше всего согревает, находясь в печке. Человеку толпы трудно жить вне своих потребностей, а возможность трудиться он игнорирует. Всеобщее избирательное право создает для простолюдинов такие искушения, противиться которым они не в состоянии от рождения. Требования национальной культуры ощущаются ими как постоянный чужеземный гнет, и они предпринимают отчаянные попытки эмиграции в любую власть.
Но там уже большинство вожделенных мест занято. Потому что предатели ценятся властью значительно дороже, чем обычные попрошайки. И поэтому наша политика в основном — завистливое обличение предателей попрошайками. Вот такие превращения.