Почему у России не получается «разворот на Восток»

«Нет никакого разворота на Восток», — заявил в июне российский первый вице-премьер Игорь Шувалов, полемизируя на Петербургском экономическом форуме с Алексеем Кудриным. Шувалов, который по поручению Владимира Путина лично курирует экономическую дипломатию со странами АТР, хотел сказать, что Россия начала «развивать связи с восточным миром намного раньше, когда не было этого санкционного пакета». Однако фраза получилась пророческой: к концу 2015 года даже самым заядлым оптимистам среди чиновников и бизнесменов стало ясно, что никакого разворота на Восток у России не получится. По крайней мере «разворота» в том смысле, который в это слово вкладывали в 2014 году.

Восток не поможет

Словосочетание «разворот на Восток» вошло в обиход российской элиты после триумфального визита Путина в Шанхай в мае 2014 года, вскоре после присоединения Крыма и введения первых западных санкций. Половина кабинета министров и многие фигуранты списка Forbes привезли из той поездки если не соглашения или твердые контракты, то хотя бы меморандумы о нерушимой дружбе с китайскими партнерами (многие сочиняли такие меморандумы прямо к поездке президента, а потом судорожно искали китайских контрагентов). Главным чемпионом дружбы стал глава «Газпрома» Алексей Миллер, который уехал с газовым контрактом на $400 млрд (нефть в то славное время стоила почти $110 за баррель). Уже в сентябре на Сочинском форуме Миллер рассуждал о том, что «на азиатском газовом рынке невозможно мерить и работать с европейским аршином» и что «наши уважаемые китайские партнеры в течение одного дня встали вровень с нашим крупнейшим потребителем газа — Германией».

Хотя глава «Газпрома» известен как мастер преувеличений, его слова в целом отражали общий настрой в Москве. Многие верили, что китайцы постараются воспользоваться ссорой России с Западом и бросятся скупать активы, давать кредиты и предоставлять доступ к технологиям. Шанхай, Гонконг и Сингапур должны были заменить российским компаниям Лондон, Нью-Йорк и Франкфурт. После того как весной 2014 года Геннадий Тимченко возглавил Российско-китайский деловой совет, уважаемые люди начали искать возможность возглавить хоть какой-нибудь комитет, совет или рабочую группу с Китаем. Те, на кого не хватило КНР, подыскивали себе другие азиатские страны.

Отрезвление начало наступать уже в конце 2014 года, однако именно 2015-й помог осознать реальность. Самым объективным индикатором для оценки эффективности поворота могут служить данные по торговле, обобщенные Минэкономразвития в подробной справке. За январь — октябрь товарооборот со странами АТЭС снизился на 30,4% по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года. АТЭС не идентично Азии, поскольку включает в себя США, Канаду, Австралию, Новую Зеландию и выходящие к Тихому океану страны Латинской Америки. Однако эта цифра отражает тенденцию, в чем легко убедиться, взглянув на двустороннюю торговлю с крупнейшими азиатскими экономиками. Так, по данным российской таможни, торговля с Китаем в январе — октябре 2015 года сократилась на 29,6%, с Японией — на 31,2%, с Южной Кореей — на 33,3%, со странами АСЕАН — на 36,3%.

Грустная статистика объясняется просто. Первый элемент — падение цен на сырье, которое составляет основу российского экспорта куда бы то ни было, в том числе в Азию. Еще до обвала ноября — декабря цена на баррель Urals была уже на 46% ниже прошлогоднего показателя ($46,8 в среднем по октябрю), цена на алюминий — ниже на 22%, на никель — на 35%, на медь — на 23%. Второй элемент — снижение покупательной способности российских компаний и домохозяйств из-за сокращения экономики и девальвации рубля, что привело к падению импорта.

Разумеется, те же факторы действовали и в торговых отношениях с ЕС. Там падение было еще резче: в январе — сентябре торговля сократилась на 38,5% по сравнению с 2014 годом. В результате доля экономик АТЭС во внешнеторговом обороте России даже немного выросла (с 26,3% в 2014-м до 27,8%), а доля ЕС сократилась (с 49% до 45,6%). Глядя на эти цифры, при желании можно сказать, что Азия начала замещать Европу как торговый партнер России. Однако два года в турбулентных внешнеэкономических условиях — не самый надежный материал для обобщений. Одно можно сказать точно: быстрого чуда, как и следовало ожидать, не произошло.

Не менее показательны цифры по инвестициям. Например, за весь 2014 год китайские прямые инвестиции в РФ составили $794 млн, в то время как общий объем инвестиций Китая за рубеж в том году превысил $116 млрд. В 2015-м инвестиции, по данным российской статистики, пока падают: за первые полгода они составили всего $330 млн, хотя по итогам года можно ожидать роста благодаря недавнему закрытию двух крупных сделок — покупки Фондом Шелкового пути у «Новатэка» доли в проекте «Ямал СПГ» и покупки Sinopec доли в «Сибуре».

Банки, биржи, фонды

Полных данных для оценки взаимодействия российского бизнеса с азиатскими финансовыми институтами, на которые возлагались надежды в свете западных санкций, нет. Но косвенные признаки указывают, что ситуация порой стала даже хуже, чем до поворота. Например, в 2015 году российские компании не провели ни одного публичного размещения акционерного или долгового капитала на азиатских биржах. Примеры получения кредитов в азиатских банках есть, но они немногочисленны и в основном касаются не попавших под санкции первоклассных заемщиков вроде НЛМК, к которым до украинских событий западные банкиры чуть не выстраивались в очередь. Государственные же банки и попавшие под санкции компании испытывали с привлечением средств большие трудности, о чем топ-менеджеры ВТБ к концу года начали говорить уже публично.

Выяснилось, что западные санкции соблюдает даже «большая четверка» китайских госбанков, хотя официально Пекин санкции осуждает. Выбирая между возможностью расширить присутствие на рискованном рынке РФ (и так небольшом, а теперь еще и скукоживающемся) и возможностью укрепить позиции на огромных стабильных рынках США и ЕС, китайские госбанкиры выбирают второе: «стратегическое партнерство» не подразумевает отсутствие коммерческой логики. Единственные финансовые институты КНР, которые подписывают соглашения с российскими контрагентами, — это два политических банка развития (Банк развития Китая и Экспортно-импортный банк), а также созданный в 2014 году Фонд Шелкового пути. При этом от россиян часто можно услышать, что условия «просто грабительские», и нередко схемы обхода санкций для получения денег в ЕС оказываются дешевле и проще. Частные азиатские фонды тоже видят в России скорее риски, чем возможности. На вопросы, что нужно делать россиянам для привлечения денег в Гонконге или Сингапуре, от управляющих можно было услышать: «Вот когда слово „Россия“ на пару дней исчезнет со страниц Financial Times, мы подумаем об инвестициях». После начала операции в Сирии этот KPI оказался неисполним.

Дополнительные сложности для попыток повернуться к Азии создали внутренние проблемы в Китае. Речь идет не только о торможении экономики КНР или о летнем коллапсе биржи, который сильно напугал московских чиновников и госбанкиров, но интересов российского бизнеса почти не затронул. Главной проблемой стала антикоррупционная кампания, которую уже третий год ведет Си Цзиньпин. Начавшись в 2013–2014 годах в сфере ТЭК, к концу 2015-го она охватила финансовый сектор и перекинулась на частные компании, что затормозило скорость принятия решений в Китае и снизило стимулы для китайских чиновников и менеджеров госкомпаний что-то делать.

Проблемы не ограничились работой с Китаем. И Япония, которая ввела символические санкции против РФ как член G7, и Южная Корея, которая никаких санкций не вводила, желанием инвестировать в Россию не горели. Ни повышение позиций РФ в рейтинге Всемирного банка Doing Business, ни создание на Дальнем Востоке территорий опережающего развития (ТОР) и свободного порта во Владивостоке инвесторов пока не убедили. Так, из нескольких десятков резидентов ТОР пока есть только одна иностранная компания, да и та испытывает проблемы. Попытки России сыграть на противоречиях Токио и Сеула с Пекином и напугать их перспективой потерять проекты в РФ из-за конкуренции с КНР также пока не увенчались успехом. Опасения по поводу российско-китайского сближения есть, особенно в Токио, но они относятся к среднесрочной перспективе 10-15 лет и на объемы японских инвестиций в РФ не влияют.

К Азии задом, к Сирии передом

Все эти трудности были вызваны объективными факторами — примерно такой реакции азиатского бизнеса и государств на российский поворот следовало ожидать в нынешних условиях. Добиться успеха на направлении, которое предыдущие 15 лет не было приоритетом ни для кого в российской элите, в условиях падения сырьевых цен, санкций и отсутствия инфраструктуры (причем не только «жесткой» вроде связывающих с Азией труб, дорог, мостов и портов, но и «мягкой» вроде хорошей востоковедной экспертизы или налаженных связей с местными элитами) было бы поистине чудом. Самое досадное, что Москва в этом году сделала в Азии несколько невынужденных ошибок в тех ситуациях, когда все было в руках российской бюрократии.

Если следовать формуле Вячеслава Володина «Россия — это Путин», личное участие российского лидера было крайне важно для успеха поворота. И именно этим главным ресурсом Россия распоряжалась не особо умело. Первая промашка произошла в сентябре во Владивостоке во время первого Восточного саммита, который задумывался как основная площадка для продвижения проектов в Сибири и на Дальнем Востоке для азиатских инвесторов. Из-за аппаратных конфликтов у Путина в последний момент отменилась встреча с крупными бизнесменами АТР с активами под управлением почти на $5 трлн — вместо этого он выступил с короткой речью, а оставшееся время провел в компании актера Стивена Сигала. Многие крупные бизнесмены, которым из-за этой встречи пришлось дважды ломать график, были крайне раздосадованы и даже не постеснялись, невзирая на стандартную для Азии вежливость, на повышенных тонах высказать недовольство высокопоставленным российским чиновникам.

Вторая осечка произошла уже в ноябре, когда в последний момент Владимир Путин решил не ехать не только на Восточноазиатский саммит (ВАС), но и на саммит АТЭС (он пропустил его впервые с 2002 года). Известно, что Путин очень тяготится заседаниями в многосторонних форматах и летает на них ради двусторонних встреч. Свою норму по двусторонкам, посвященным Сирии, российский лидер выполнил на саммите G20 в Анкаре, а затем провел повторный раунд на климатической конференции в Париже. В этих условиях лететь «в такую даль», как Филиппины, он счел лишним, а на региональное турне по странам Юго-Восточной Азии просто не хватило повестки и контрактов. Президент, похоже, поддался общему настроению элиты, которая к осени перестала считать поворот чем-то важным и приоритетным, а профильные бюрократы просто не нашли аргументов для того, чтобы переубедить Путина.

Демонстративное пренебрежение в отношении ВАС, куда Москва напрашивалась с 2007 года и куда президент РФ ни разу не съездил после принятия страны в 2011 году, давно стало в Азии предметом обид и злых шуток, особенно среди стран АСЕАН. Ведь даже президент Соединенных Штатов, которые приняли в ВАС в том же 2011 году, за пять лет прогулял только одно заседание (в 2013 году во время технического закрытия правительства) и был подвергнут за это критике. Отказ же Путина от поездки на АТЭС в Азии, где символизм является основой политики и отношений между странами, был воспринят как окончательный диагноз: Россия взяла курс не на поворот ко всей Азии, а на превращение в младшего партнера Китая.

Поворот умер, да здравствует поворот?

Успехи, пусть и немногочисленные, тоже были. Правда, некоторые из них были связаны с тем, как команде Игоря Шувалова приходилось преодолевать сопротивление российской бюрократии лежащим на поверхности здравым идеям — как это случилось с затянувшимся вступлением в Азиатский банк инфраструктурных инвестиций. Другие шаги вполне можно отнести к разряду мини-побед — например, заявление 8 мая о сопряжении Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и продвигаемого Пекином Экономического пояса Шелкового пути, создание зоны свободной торговли между Вьетнамом и ЕАЭС, отмена запрета на импорт российского зерна в КНР.

Правда, все эти соглашения являются лишь первыми шагами на пути, где конечный успех пока не гарантирован — все будет зависеть от активности бизнеса. Бизнес, пожалуй, в уходящем году оказался единственным, кто старался повернуться к Азии всерьез, особенно частный. Причем лучше всех это получалось у небольших и средних компаний, которым не светит занять правильное место в очереди в ВЭБ или Сбербанк, вроде производителей пасты Splat или тех россиян, кто заполнил полки китайских супермаркетов шоколадом «Аленка».