Законы приходят и уходят, этика остается

Вкус черепахи.  —  Где новые клиенты? — Шариат и асимметрия. — Есть «швейцарцы», а есть все остальные. — Рав Сафра и «швейцарцы».

Древняя пословица учит: поймав черепаху, сам ее и ешь (Ipsi testudines edite, qui cepistis).

За этим выражением стоит следующая история. Группа рыбаков поймала много черепах. Приготовив их в общем котле, они обнаружили, что эти морские животные гораздо менее съедобны, чем им казалось: мало кто из рыбаков был готов это есть. В это время мимо проходил Меркурий. Надо сказать, что Меркурий был самым многозадачным из богов: он заведовал торговлей, изобилием, гонцами, был покровителем воров и разбойников и, вполне предсказуемым образом, удачи. Рыбаки пригласили его к столу и предложили ему черепах. Меркурий быстро понял, что ему пытаются скормить то, что сами есть не хотят. Тогда он заставил каждого из них съесть порцию, тем самым установив принцип: если кормишь чем-то другого, ешь и сам.

Каждый день рождается новый клиент

Из своего наивного опыта я извлек один урок: Остерегайтесь того, кто советует вам что-то сделать, уверяя, будто это «пойдет вам на пользу», если это принесет пользу и ему, но при этом возможный ущерб его не затронет.

Конечно, подобные советы обычно бывают непрошенными. Асимметрия возникает, когда последствия этого совета затрагивают только вас, но не его. Например, человек может пытаться что-то вам продать, убедить вас жениться на его дочери или взять на работу зятя.

Несколько лет назад я получил письмо от агента, который предлагал свою помощь в организации лекций. Его письмо было довольно прозрачным. Он задавал около десяти вопросов типа «Хватает ли у вас времени, чтобы отвечать на запросы?», «Всегда ли вы можете справиться с организацией поездки?» и так далее. Суть сводилась к тому, что агент сделает мою жизнь проще и позволит мне посвятить больше времени поиску Знания или что там я предпочитаю (углублению навыков садоводства, собиранию марок или ливанскому вину), пока рутиной будет заниматься кто-то другой. Кроме того, из сообщения следовало, что мне не подойдет абы какой агент: только он годится для такой работы, потому что читает книги и может понять образ мысли интеллектуала (в то время я еще не чувствовал себя оскорбленным, когда меня называли интеллектуалом).

Как это часто бывает с непрошенными советами, я чувствовал, что что-то неладно. Абсолютно каждый свой аргумент он прямо или намеками сводил к тому, что работа с ним «принесет мне пользу». Конечно, я был тот еще лох: хотя на его доводы я не купился, в итоге я все же позволил ему забронировать для меня отель в другой стране, как раз там, где он находился. Все вроде бы прошло хорошо — но шесть лет спустя я получил письмо от налоговых органов этой страны. Я сразу же связался с агентом, чтобы спросить, случались ли уже подобные налоговые конфликты у других его нанимателей из США, или не слышал ли он о подобных ситуациях. Его ответ был незамедлительным и резким: «Я не ваш налоговый адвокат». Никакой информации о других клиентах, столкнувшихся с подобной проблемой, он не дал, потому что хотел «принести им пользу».

Из десятка случаев, которые я могу сходу припомнить, следует, что если о чем-то настойчиво говорят как о благе, на деле оно всегда оказывается не таким уж благом для вас — зато, безусловно, благом для другой стороны.

Как трейдер, вы учитесь искать порядочных партнеров, тех, кто при любом предложении сделки объясняет, какую выгоду с этого получат они. Существует даже специальное выражение — «Do you have an axe?» (букв. «Есть ли у вас топор?»), которое означает просьбу объяснить свой интерес в сделке.

Любой ценой избегайте тех, кто навязывает вам свой продукт, прикрываясь якобы добрыми советами: они просто пытаются впарить вам какой-то хлам. История о черепахах — архетипическое описание всех сделок между смертными.

Однажды я работал в американском инвестиционном банке, довольно престижном, из тех, которые называют «белыми туфлями», потому что их партнеры всегда состоят в закрытых гольф-клубах, где белая обувь является обязательной частью костюма. Как все подобные фирмы, мой банк всячески культивировал, подчеркивал и защищал образ этики и профессионализма. Но на самом деле работа его партнеров в те дни, когда они носили черные туфли, заключалась в «разгрузке» ценных бумаг, которыми были «набиты» их портфели. На их балансе постоянно было слишком много неподходящих активов, от которых нужно было избавиться, чтобы снизить уровень риска. Продавать их другим трейдерам было нельзя — профессиональные трейдеры (которые, как правило, не играют в гольф) чувствуют избыток предложения, что приводит к снижению цены. Сотрудники отдела продаж приглашали клиентов на ужин, покупали им дорогое вино (которое обычно находится на первой строчке в меню), но счета за ресторан окупались многократно, когда клиент приобретал никому не нужные бумаги.

Один из партнеров банка откровенно объяснил мне: «Если я куплю клиенту, который работает в финансовом отделе муниципалитета и покупает свои костюмы в каком-то универмаге в Нью-Джерси, бутылку вина за $2000, я останусь в убытке всего на нескольких месяцев. Когда он купит бумаги, моя прибыль составит минимум $100 000. Ничто на рынке не дает такой доходности».

Учитывая, что упомянутый клиент управлял пенсионным фондом для сотрудников государственных организаций, на самом деле $100 000 за бутылку вина заплатили какие-то пенсионеры из Нью-Джерси. Сотрудники банка с жаром объясняли клиентам, что именно эти бумаги идеально подойдут для их портфолио, клялись, что они непременно подорожают, обещали, что клиент обязательно пожалеет, если упустит «такую возможность», и так далее.

Каждый из них был экспертом в искусстве психологических манипуляций: они заставляли клиентов вступать в сделки вопреки собственным интересам, искренне этому радуясь. Они действительно любили свою работу. Одного из лучших продавцов банка, человека огромной харизмы, который приезжал на работу в Rolls Royce с личным шофером, однажды спросили, не теряют ли клиенты доверие к компании, столкнувшись с убытками.

«Наша задача — ободрать их, но не разозлить», — ответил он, а затем добавил: «Помните, что каждый день рождается новый клиент».

Как прекрасно понимали римляне, если кто-то очень громко расхваливает свой товар, то лишь потому, что он хочет от него избавиться (Plenius aequo I / audat vena / is qui vult extrudere merces).

Цены на зерно в Родосе

Итак, «дружеский совет» как метод продажи в основе своей неэтичен: продажа не может маскироваться под совет. С этим согласиться нетрудно. Вы можете давать советы, можете продавать, рекламируя качества продукта, но смешивать эти виды коммуникации нельзя. Но при любой сделке возникает родственная проблема: как много информации продавец обязан раскрыть покупателю? Вопрос «этично ли продавать что-то кому-то, зная, что цена скоро упадет», прямо скажем, не нов, но и его решение не прямолинейно. Оно восходит к дискуссии между двумя философами-стоиками — Диогеном Вавилонским и его учеником Антипатром из Тарса, который придерживался более высоких моральных принципов в отношении асимметричной информации и, похоже, разделял ту же этику, что и автор этих строк.

Труды самих философов до нас не дошли, но мы довольно много знаем об их взглядах из вторичных, или, в случае Цицерона, третичных источников. Вопрос, который Цицерон цитирует в трактате «Об обязанностях», был сформулирован так. Предположим, некто привез в Родос большой груз зерна из Александрии, когда в самом Родосе свирепствовал голод. Предположим также, что в пути он видел, что из Александрии в Родос идет целый флот, груженый продовольствием. Должен ли он сказать об этом родосцам? Что будет честным или бесчестным в этих обстоятельствах?

У нас, трейдеров, есть прямой ответ на этот вопрос. Мы отлично знаем, как некоторые спекулянты продают ценные бумаги по высокой цене, не сообщая покупателю, что предложение на рынке скоро повысится. Честный трейдер не станет поступать так с другими профессиональными трейдерами. Это табу, и нарушителя ждет всеобщее презрение. Но что-то подобное можно проворачивать на анонимном рынке, или с бесчисленными и безликими трейдерами-любителями, или с какими-нибудь простаками из-за рубежа — мы называли таких «швейцарцами».

Мир делится на людей, с которыми мы имеем отношения, и людей, с которыми мы заключаем сделки. Эти категории разделяет непреодолимый этический барьер. Немного похоже на наше отношение к домашним животным, которых надлежит оберегать, — хотя по отношению к тараканам мы можем допускать любые жестокости.

Диоген считал, что продавец должен раскрывать информацию настолько, насколько его к этому обязывает гражданское право. Антипатр, напротив, считал, что любая сделка должна быть абсолютно прозрачной, так, чтобы покупатель владел ровно той же информацией, что и продавец.

Очевидно, что позиция Антипатра более устойчива. Она не зависит от времени, места, ситуации и цвета глаз участников.

Примем теперь следующее положение: Этические принципы всегда более устойчивы, чем юридические. Со временем именно право должно приближаться к нормам этики, а не наоборот. Следовательно: Законы приходят и уходят; этика остается.

Само понятие «закон» неоднозначно и сильно зависит от юрисдикции. В США, благодаря защите потребителей и аналогичным движениям, гражданское право обязывает продавца к довольно полному раскрытию информации, но в других странах действуют другие законы.

Это особенно заметно в законодательстве о ценных бумагах — правила, которые касаются инсайдерской информации и обязывают продавца к раскрытию такой информации, уже давно действуют в США, но до сравнительно недавнего времени не существовали в Европе. Значительная часть работы инвестиционных банков заключается в том, чтобы находить лазейки в законах. И, как ни странно, чем больше действует разнообразных правил, тем легче им зарабатывать деньги.

Равенство в неопределенности

Это подводит нас к асимметрии — основной концепции, которая стоит за моей идеей «шкуры на кону». Возникает вопрос: в какой степени участники сделки могут расходиться в имеющейся у них информации? Древнее Средиземноморье и, в некоторой степени, современный мир, похоже, склоняются к позиции Антипатра. Хотя у нас на англосаксонском Западе известен принцип caveat emptor (лат. покупатель, остерегайся), возлагающий всю ответственность за результат сделки на покупателя, утвердился он не так давно, не во всех сферах и к тому же часто смягчается законами о защите прав потребителя.

Пересказывая спор между двумя древними стоиками, Цицерон предложил следующий вопрос: «Если человек сознательно продает вино, которое вот-вот испортится, должен ли он говорить об этом своим клиентам?». И, похоже, здесь современный мир приближается к позиции Диогена. На защите покупателя стоят не столько конкретные законы, сколько деликтное право в целом, возможность отсудить ущерб в случае, если продавец тебя обманул.

Деликтное право вынуждает продавцов в какой-то мере ставить «шкуру на кон» — и за это его так ненавидят корпорации. Но у деликтного права есть слабое место: оно работает, только если не пытаться им манипулировать, а такие манипуляции происходят постоянно — мы убедимся в этом при обсуждении визита к врачу.

Некоторый интерес для нас представляет шариат, в частности законы, регулирующие исламские финансы — они сохраняют некоторые утраченные средиземноморские и вавилонские методы и практики (я говорю это не для того, чтобы польстить саудовским принцам).

Шариат находится на пересечении греко-римского права, финикийских торговых законов, вавилонских актов и арабских племенных торговых обычаев и, таким образом, служит хранилищем всего древнего средиземноморского и семитского знания. Поэтому я рассматриваю шариат как музей истории идей о симметрии в сделке.

Шариат устанавливает запрет на гарар в любых торговых отношениях. Это чрезвычайно сложный термин из области теории принятия решений. Он означает как неопределенность, так и обман. Сам я считаю, что гарар указывает на нечто большее, чем информационная асимметрия между агентами. Он говорит о неравенстве в неопределенности. Поскольку целью для обеих сторон в сделке является равный уровень неопределенности, асимметрия становится эквивалентной краже.

Или так: Ни один участник сделки не должен быть уверен в ее результатах, если вторая сторона испытывает неопределенность. Гарар — термин юридический и потому несовершенный; при всей своей жесткости он остается мягче, чем подход Антипатра. Если только одна сторона сделки хорошо понимает ее результат, это является нарушением шариата. Но если асимметрия выражена слабо — скажем, одна из сторон владеет инсайдерской информацией, которая дает ей преимущество на рынке, — гарар не возникает: изменение цен относится к будущему, а только Бог знает будущее, поэтому обе стороны якобы сохраняют достаточно неопределенности.

С другой стороны, шариат запрещает продажу дефектного продукта. Продавец зерна на Родосе в моем первом примере не рискует совершить гарар, но шариат однозначно осуждает продавца вина из второго примера. Как мы видим, проблема асимметрии настолько сложна, что разные школы дают разные этические решения. Давайте посмотрим на подход, предлагаемый в Талмуде.

Рав Сафра и «швейцарцы»

С точки зрения еврейской этики, прозрачной должна быть не только информация о товаре, значение имеют даже изначальные намерения продавца. Средневековый раввин Шломо Ицхаки, известный как «Раши», рассказывает следующую историю. Рав Сафра, вавилонский ученый и купец III века, предлагал некоторые товары для продажи. Один из покупателей пришел, когда Рав Сафра молился; он пытался купить товар по начальной цене, но раввин не ответил, потому что не хотел прерывать общение с Богом. Покупатель решил, что предложил мало, и поднял цену. Но Рав Сафра не собирался продавать товар по более высокой цене, и считал, что должен придерживаться своего первоначального намерения.

Внимание, вопрос: должен ли Рав Сафра продать товар по первоначальной цене, или может взять больше? Такая полная прозрачность вовсе не абсурдна; она часто встречается в мире трейдинга. Я не раз сталкивался с этой проблемой и во всех спорах всегда выступал на стороне Рава Сафры.

Давайте следовать логике. Вспомните жадных банковских агентов, о которых мы говорили ранее. Иногда я предлагал что-нибудь на продажу, скажем, за $5, но общался с клиентом через агента, и тот выторговывал надбавку до $5,1. Но мне никогда не казалось, что лишние 10 центов — это что-то хорошее. Это не было похоже на устойчивый способ ведения бизнеса. А если однажды клиент обнаружит, что изначально я был согласен на $5? Никакая доплата не перевесит чувство стыда.

Вернемся к истории Рава Сафр. Что если бы он продал товар одному клиенту по повышенной цене, а другому— по изначальной, и эти двое оказались бы знакомы? Что если они оказались бы агентами, работающими на одного и того же клиента? Да, наша этика этого не требует, но самая эффективная политика — это максимальная прозрачность, даже прозрачность намерений. Однако рассказ не говорит нам, был ли покупатель из тех аутсайдеров, к которым наша этика не применяется. Я подозреваю, что нетрудно найти кого-то, в чьем отношении мы легко поступимся нашими этическими правилам. В противном случае система не может функционировать должным образом.

Свои и чужие

Исключение «швейцарцев» из нашей этики — не такая уж тривиальная задача. Понятия не масштабируются и не обобщаются. Именно поэтому у меня такие трения с интеллектуалами, которые любят рассуждать об абстрактных понятиях. Страна — не большой город, город — не большая семья, и, извините, мир — не большая деревня.

Когда афиняне говорят, что одинаково относятся ко всем мнениям и провозглашают «демократию», они имеют в виду только других граждан, но не рабов или мигрантов.

Фактически, Кодекс Феодосия лишает римских граждан, вступающих в брак с «варварами», их законных прав. Они теряют членство в клубе. Еврейская этика делит людей на категории по принадлежности к нации: все мы братья, но некоторые более братья, чем другие.

Люди традиционно делятся на «клубы», со своими правилами и кодексом поведения, полностью аналогичные нашим современным клубам. Мир делится на своих и чужих. Как известно любому члену клуба, само существование клуба основано на исключительных правах и ограничении по размеру.

Ради тренировки военного мастерства спартанец мог убивать илотов — неграждан и рабов; но в остальном они были равны другим спартанцам и с готовностью отдавали жизни ради Спарты. Большие города в дохристианском мире, особенно в Леванте и Малой Азии, были полны братств и клубов, открытых и тайных обществ — существовали даже похоронные клубы, в которых участники разделяли расходы на ритуальные услуги и вместе участвовали в церемониях.

Сегодняшние цыгане (они же ромалэ) соблюдают множество строгих правил поведения по отношению к цыганам и совершенно другой набор правил при общении с представителями иных народов. Как заметил антрополог Дэвид Грэбер, даже инвестиционный банк Goldman Sachs, известный своей беспринципностью по отношению к клиентам, изнутри функционирует как коммунистическая община благодаря партнерской системе управления.

Мы можем следовать своей этике, но есть грань, за которой правила перестают работать. Это печально, но общее всегда перевешивает частное.

Вот вам вопрос: возможна ли универсальная этическая система? Теоретически да, но, к сожалению, не на практике. Когда в клубе становится слишком много «своих», каждый начинает бороться за свои интересы, и система разваливается.

Абстрактные принципы для нас слишком абстрактны. Это основная причина, по которой я выступаю за политические системы, где главная роль отводится муниципалитетам (по иронии судьбы, именно так дела обстоят в Швейцарии, у этих «швейцарцев»), а не центральному управлению, которое очень плохо работает в крупных государствах.

Нет ничего плохого в том, чтобы сохранять несколько племенное сознание, если при этом строятся организованные гармоничные отношения между племенами, основанные на фрактальном принципе, — это определенно лучше, чем заставлять все племена вариться в одном большом котле. В этом смысле федерализм в американском стиле является идеальной системой.

Эта проблема масштабирования стоит за моим скептицизмом по отношению к неограниченной глобализации и большими централизованным многонациональным государствам.

Мой соавтор, физик и специалист по сложным исследованиям Янир Бар-Ям показал, что «чем крепче заборы, тем лучше отношения с соседями» — увы, ни наши «политики», ни местные власти никак не могут применить эту простую максиму на Ближнем Востоке. Но я не устану повторять: масштаб имеет значение. Мы уже пытались собрать воедино шиитов, христиан и суннитов и заставить их водить хороводы во имя единства и братства человечества, но из этого ничего не вышло (увы, интервенционисты еще не осознали, что «хорошо бы» — недостаточно действенный принцип для создания наций). Обвинять людей в «сектантских предрассудках», вместо того чтобы принять реальное положение вещей и делать все возможное в существующих условиях — одна из больших ошибок интервенционистов. Разделите племена административно (как это сделали османы) — и они внезапно станут куда дружелюбнее друг к другу.

Но нам не нужно далеко ходить, чтобы понять значение масштаба. Вы инстинктивно знаете, что соседи по району обычно ладят лучше, чем соседи по комнате. Если взглянуть, как люди ведут себя в крупных городах и небольших деревнях, различие становится очевидным, даже тривиальным.

Я иногда бываю в деревне, откуда родом моя семья, — и вся она похожа на семью. Такой сплоченности невозможно добиться в большом городе, где другие люди превращаются в абстрактную сущность, и наше поведение определяется какими-то общими этическими правилами.

Мы хорошо это понимаем, но не можем развить идею и осознать, что этика в принципе является чем-то местным.

Все (буквально) в одной лодке

Греческий — очень точный язык; в нем есть слово, описывающее процесс, противоположный передаче риска, то есть разделение рисков. Synkyndineo означает «совместное принятие риска» и является важным требованием на рынке морских перевозок.

Деяния святых апостолов описывают плавание Святого Павла на грузовом судне из Сидона на Крит и Мальту. Что же сделали моряки, когда попали в шторм? «Насытившись же пищею, стали облегчать корабль, выкидывая пшеницу в море». Они выбрасывали конкретные товары, но все купцы, перевозившие свой груз на борту, должны были отдать часть денег за потерянный товар; убытки легли не только на прямых владельцев.

Они следовали практике, известной по меньшей мере с 800 до н. э. и зафиксированной в законах острова Родос. Сам кодекс не сохранился, но до нас дошли цитаты; в нем оговаривается, что риски и затраты на непредвиденные расходы должны быть одинаковыми, без каких-либо поблажек.

В Кодексе Юстиниана сказано: «Согласно закону Родоса, если товар выброшен за борт ради спасения корабля, то, что было потеряно для общего блага, следует возместить общим вкладом».

Тот же механизм разделения рисков работал для караванов в пустыне. Если товар был украден или потерян, ущерб должны были разделить все торговцы, а не только его владелец.

Как не быть врачом

Попытки применить принцип «шкуры на кону» в медицине важны и необходимы, но обычно связаны с определенными побочными эффектами: неопределенность переходит от врача к пациенту. Почему? Проблема заключается в зависимости от конкретных показателей. Каждым показателем можно манипулировать.

Обратимся к реальным примерам: скажем, врач-онколог или конкретный госпиталь оцениваются по показателям пятилетней выживаемости пациентов. В случае каждого нового пациента они сталкиваются с необходимостью выбрать метод лечения. В основном выбор делается между лазерной хирургией и лучевой терапией, которая токсична не только для раковых клеток, но и для пациента. По статистике, лазерная хирургия обеспечивает несколько худшие показатели пятилетней выживаемости, чем лучевая терапия, но последняя нередко приводит к появлению новых опухолей в долгосрочной перспективе и дает сравнительно низкую выживаемость в течение двадцати лет.

Но при оценке используются пятилетние, а не двадцатилетние показатели, поэтому врач может переложить неопределенность на плечи пациента, сделав выбор в пользу второго варианта. Система указывает врачу переместить риски из своего настоящего в ваше будущее.

Вы должны помнить, что врач, несмотря на свое авторитетное поведение, находится в сложной ситуации. Он не вы, не член вашей семьи, поэтому не испытает прямого эмоционального ущерба, если ваше состояние ухудшится. Его цель — избежать судебного процесса, который может оказаться катастрофическим для его карьеры.

Некоторые показатели могут вас убить. Представьте, что вы случайно посетили кардиолога и оказались в категории умеренного риска — на самом деле это не значит, что у вас повышен риск сердечно-сосудистых заболеваний; просто есть основания быть чуть осторожнее (человек с преддиабетическим или предгипертензивным состоянием на 90% ближе к здоровому человеку, чем к диабетику или гипертонику).

Но система требует от врача оказывать лечение — исключительно чтобы защитить себя. Если вы упадете замертво, как только покинете кабинет, врачу можно предъявить иск за небрежность: он не назначил лекарство, которое в текущей конъюнктуре считается полезным, — например, статин, а он, как теперь известно, может быть опасен.

В глубине души врач может понимать, что статин вреден с точки зрения долгосрочных последствий, но фармацевтическим компаниям удалось убедить всех, что этих последствий можно избежать. Однако правильный подход с точки зрения предупреждения заболеваний — избегать того, что способно вызвать такие последствия. Поэтому фактически для большинства людей — кроме тех, кто очень болен, — риск при посещении врача перевешивает выгоды. Просто этот риск скрыт, он проявится лишь в долгосрочной перспективе, тогда как юридический риск вступает в игру немедленно.

Как же сделать медицину менее асимметричной? Не напрямую; решение, которое я предложил в «Антихрупкости» и других работах, заключается в том, чтобы пациент избегал лечения, пока состояние не вызывает серьезных опасений, но использовал медицину, чтобы справиться с редкими критическими состояниями.

Проблема в том, что «умеренно» больных куда больше; к тому же, скорее всего, они дольше проживут и дольше будут потреблять лекарства — следовательно, фармацевтическим компаниям выгодно сосредоточиться на них.

Проблема в том, что «шкура на кону» и у врача, и у пациента, — пусть ставки распределены не идеально, — но ее нет у регулирующих органов, которые, похоже, и являются причиной сбоев в работе системы. Чиновники были бедствием повсюду на планете и во все времена.