Теория 
и практика М&М

Мэттью Шипп и Матеуш Валериан с обостренно авангардным джазовым проектом M-theory, приятно изумляющим слух.

  Не каждый день встречаются музыканты, которых слушаешь, слушаешь и опять слушаешь не только оттого, что нравятся, но и силясь найти слова, которыми можно об услышанном рассказать хотя бы приблизительно. Американец Мэттью Шипп за роялем и синтезатором и поляк Матеуш Валериан с духовыми — как раз такие. Называешь: фри-джаз, загруженные басы, индийские аллюзии, боп, а дальше беспомощно водишь руками, хватаешь ртом воздух и изрекаешь: непередаваемо, вы должны это услышать сами.

   О 53‑летнем Шиппе, «одном из корифеев нового поколения джазовых гигантов», можно прочитать, что, помимо прочего, в 1990‑х он записал для лейбла «hatOLOGY» коллекцию дисков, которые проложили джазу новый путь. Тревожащий, манящий, вдохновляющий и даже сейчас еще толком непонятно, какой именно. С гениями такое случается. Но у джазистов заведено прислушиваться друг к другу и играть вместе, и вот уже четвертый сезон с Шиппом выступает Валериан, уникум той же породы, но вдвое младший и к тому же самоучка.

   У них был квартетный проект, затем трио с барабанщиком Хамидом Дрейком, в ноябре 2012‑го запустившее концерты «Джунгли», каким‑то непостижимым образом вызывающие у слушателей ощущение единства с пульсирующей природой в диапазоне от колыхания травы до дыхания океана. Дрейка и Мэттью Шиппа пан Валериан считает своими учителями, действительно учился у них импровизировать. Но играть на духовых — сам. Совсем сам, не считая двух лет школьного оркестра, в котором имелся дешевый альт-саксофон. Прибавьте к нему тенор-сакс, флейту, бас-кларнет и кларнет — за владение которым Валериана, в его 26, уже зачислили в пантеон божественных кларнетистов вместе с Бенни Гудменом и Мишелем Порталем. И вот дуэт с совершенно новым, ни на что не похожим проектом.

   Шипп и Валериан настаивают, что нужно писать так: «matt shipp mat walerian M-theory project». Определенно, название «М-теория», позаимствованное из физики фундаментальных взаимодействий, с теорией струн, мембран, суперсимметрии — не случайно. Мэтт и Мат, можно сказать, этим и занимаются — на уровне столь же неуловимом, как и квантовая гравитация, но непосредственно перед нами. Они «образуют художественное единство беспрецедентной интенсивности»; по прошествии темы и лаконичных импровизаций свободно обмениваются репликами, «иллюстрируя удивительные химические связи», — пишут обозреватели по‑польски и по‑английски, даже споря: химия это или алхимия. Растворяя какие бы то ни было стилистические границы, двое музыкантов так вдохновенно исследуют мир звуков, будто на самом деле его создают.

   Как они это делают? Тонким натяжением интонационных отношений, которые вы ощущаете какими‑то подкорковыми нейронами, унося после концерта надежду когда‑либо найти адекватные наименования незнакомым прежде переживаниям. Нет, непонятно.

   Попробую по‑другому. Например: у рояля подчеркнутый ритмический рисунок, напоминающий мрачноватую навигацию — вы прямо ощущаете это стремление. У него большой драйв, большое развитие. И тут — мягкое, бережное звучание, гасящее все беспокойства. Затем нечто ломаное, от резкости к шелесту, и что‑то дразнящее, уже словно вообще оторвавшееся от ритма, но вы затылком чуете, как вовремя — притом что непредсказуемо — предъявляет себя каждая нота. Опять непонятно? То‑то и оно. И вот так больше часа.

14 декабря, Киев, Дом актера