Осень детства

На Новой сцене Национального академического театра русской драмы им. Леси Украинки пять вечеров кряду будут играть «Пробуждение весны» Франка Ведекинда.

Премьерные показы «Пробуждения весны» Франка Ведекинда — совместного проекта Театра русской драмы и Института театроведения Университета Людвига Максимилиана (Мюнхен) — состоялись в Киеве осенью 2012 года, после чего украинско-немецкая артистическая команда успела побывать с гастролями в Германии, повзрослеть на два года, окончить театральный вуз и начать взрослую профессиональную жизнь. В театре утверждают, что возраст исполнителей «детской трагедии» — это единственное, что отличает премьерную версию от нынешнего, финального марафона. Но, надо надеяться, это не совсем так. Два года назад рецензентов не на шутку раздраконила языковая «драматургия» спектакля, в котором преступно близорукие, толкающие собственных детей в пропасть взрослые говорят на украинском языке, юные беспомощные жертвы — на немецком, а «нормальная» (хотя всякая «норма» здесь крайне условна) молодежь — на русском. Теперь обещают два языка и бегущую строку с переводом.

Языковая история «Пробуждения весны» — яркий пример того, что подтекст иногда стреляет дальше и оставляет в памяти более глубокий след, чем текст. Хотя и сама по себе пьеса Ведекинда, открытая для украинского зрителя немецким режиссером Катрин Кацубко (в Театре русской драмы она уже ставила «Ромео и Джульетту» Шекспира и «Преследование и убийство Жан-Поля Марата…» Петера Вайса), содержит немало пищи для размышлений и потенциальных поводов для скандалов.

Текст, написанный в 1891 году и впервые поставленный в 1906‑м Максом Рейнхардтом в берлинском Немецком театре (сам Ведекинд на премьере выступил в центральной роли Человека в маске), сегодня кажется более чем актуальным. Детская сексуальность и связанные с ней подростковые комплексы пронизывают дробно смонтированные сцены, ритмичные диалоги и оборванные на полуслове финалы. Редакция текста, осуществленная Аллой Рыбиковой (она перевела пьесу на русский язык, сократила часть сцен и второстепенных персонажей), в разы усилила эффект кинематографического монтажа. На ту же мельницу льют воду пластические «отыгрыши» на музыку Александра Шимко, во время которых артисты с помощью перестановок черных и белых кубов варьируют игровое пространство. В то же время весь этот хрупкий детский мир помещается в руках Человека в маске, то и дело вертящего черно-белый «кубик Рубика» и с дьявольской расчетливостью манипулирующий мыслями и чувствами 14‑летних подростков. На самом же деле персонаж Юрия Дица (к слову, одинаково бегло владеющего украинским, русским и немецким языками) делает только то, что следовало сделать родителям, — поговорить по душам и без ложной стыдливости. И тогда, возможно, удалось бы избежать цепочки драматических событий, где за случайной беременностью следует подпольный аборт и исправительное учреждение, за плохой успеваемостью в школе — самоубийство, за родительскими побоями — проституция, а за дефицитом навыков социального общения — однополые отношения. Конечно, о том, каким образом Ведекинд выстраивает причинно-следственные связи, можно и поспорить. Безусловно, современным психологам было бы что добавить на тему детской сексуальности, природа которой модифицируется так же молниеносно, как и общество в целом. Но режиссерский посыл Катрин Кацубко стоит поискать в работе с интернациональной командой — подданными Германии Юрием Дицем, Катариной Най, Жан-Марком Турмесом, Лизой-Мари Хеке, Сарой Бройер, Лукасом Ремом, Давидом Нидером и украинцами Таисией Бойко, Александром Крючковым, Александром Валюком, Ириной Борщевской, Максимом Никитиным и Анной Кузьменко. Если люди, говорящие на разных языках, способны на протяжении двух часов сосуществовать на одной сцене, понимая друг друга на уровне интонации и жеста, то у говорящих на одном языке взрослых и детей есть все шансы на успех.

Киев, Национальный академический театр русской драмы им. Леси Украинки

5‑9 сентября, 19:00