Сегодня в мире очень популярна идея «прямой демократии». И не только в широких массах, но и в экспертных кругах. Идея эта находит поддержку в России (Навальный и др.), в Украине (как среди радикальных националистов, так, увы, и в команде успешного кандидата в президенты Зеленского), в Западной Европе («желтые жилеты» во Франции, целый ряд партий и общественных движений в других европейских странах), в США и т.д.
Современные информационные технологии дают возможность втянуть в различные формы массовых протестов очень большое количество людей, плохо разбирающихся в сложных социальных проблемах и желающих получить все и сразу.
Противостоять многотысячным акциям протеста современное либеральное государство часто оказывается не в состоянии, и это создает у протестующих ощущение скорой победы и возможности реализации всех своих требований. Иногда протестантам действительно удается добиться успеха и свергнуть действующую власть (например, в североафриканских странах во время «арабской весны» или в Украине — в ходе революции на Майдане), но с реализацией их желаний дело обстоит куда сложнее. Чаще всего победа оказывается «пирровой» — жизнь становится намного более трудной, чем до того. И тогда виновной во всем объявляется новая власть и люди идут протестовать уже против нее. Так возникает замкнутый круг — из одного бедствия в другое.
Кто-то заметит, что прямая демократия — это не только акции общественного протеста, но и всенародные (или региональные) референдумы (к ним, кстати, часто прибегал Гитлер, любивший противопоставить выраженную таким образом волю немецкого народа политическим махинациям законников-«плутократов»). Но референдумы не дают возможности разобраться в деталях той или иной проблемы и требуют однозначного ответа на весьма сложные вопросы (а это далеко не всегда возможно). К тому же, в современном мире приходится сталкиваться с очень большим количеством проблем, и решить их все при помощи референдумов попросту не удастся.
Прямая демократия — орудие примитивного популизма. Популизм, чаще всего в обнимку с националистической идеологией, ведет сейчас повсеместную войну против институциональной демократии — детища либеральной политической системы, сформировавшейся на Западе после Французской революции. Очевидно, что сегодня либеральная система переживает кризис, но не очень хорошо видно, каким может быть выход из этого кризиса.
В России предлагается модель так называемой «суверенной демократии», за которой скрывается консервативный авторитарный режим, идеологией которого служит национализм, управляемый сверху из единого центра. Иного типа национализм утверждается при Трампе в США. Здесь власть президента в гораздо большей степени, чем в России, зависит от глубоко укоренившихся институтов либеральной демократии, но Трамп, тем не менее, стремится установить прямую связь с массами в обход либеральных институтов, спекулируя при этом на приоритетности национальных интересов США по сравнению с международными обязательствами этой страны. И наконец, в Украине популизм проявляет себя в форме националистического анархизма. Государственная власть здесь изначально пасует перед национал-радикалами (досрочная перевыборы президента при Кравчуке, «Кучма-гейт», «Оранжевая революция», затем «Майдан» и т.д.).
Национализм (будь-то государственный, будь-то популистский) не способствует преодолению нынешнего кризиса либерализма, а лишь обостряет ситуацию. Помочь здесь сможет, думаю, лишь серьезная реформа уже существующих государственных и международных институтов управления, модернизирующая законодательство, расширяющая полномочия контрольных и наблюдательных общественных организаций, экспертных советов, а также внутрипартийную демократию. Вопрос о том, какие конкретно шаги необходимы для успешного проведения такой реформы, требует особого рассмотрения — прежде всего, в экспертной среде.