Жизнь определяется только временем

Не ешьте чизкейк в этом кафе. — Мета-экспертов осуждают мета-мета-эксперты. — Проститутки, не-проститутки и любители.

Lindi — это популярный среди туристов нью-йоркский гастроном, который гордится своими чизкейками, но среди математиков и физиков оно известно как место, где было придумано известное эмпирическое правило. Актеры-завсегдатаи этого заведения любили посплетничать о коллегах и работе, и обнаружили закономерность: бродвейские шоу, продержавшиеся на сцене в течение, скажем, 100 дней, чаще всего могли рассчитывать еще на такой же срок (соответственно, если шоу не снимали 200 дней — то ему можно было смело давать еще 200 дней жизни, и так далее). Это правило было названо эффектом Линди.
Здесь можно было бы развернуть целое семейство математических моделей, но лучше всего эффект Линди описывается в терминах теории хрупкости и антихрупкости, более того, из теории хрупкости эффект Линди непосредственно следует.

Мы с коллегами определили хрупкость как чувствительность к беспорядку. Я пишу эти строки, сидя за письменным столом, на котором стоит фарфоровая сова — она всей своей натурой жаждет покоя и равновесия. Она не любит перемен, землетрясений, неаккуратных уборщиков, находиться в чемодане, когда он проходит 5 терминал аэропорта Хитроу и терактов исламских боевиков, спонсируемых варварами из Саудовской Аравии.

В общем, никакой выгоды для себя от случайных событий и в целом беспорядка она не видит. Если вдаваться в подробности, то ее чувствительность к стрессовым факторам не линейна — потрясения большей интенсивности несоразмерно опаснее для нее, чем мелкие неприятности.

Время несет с собой беспорядок, и выживание — это умение сопротивляться этому беспорядку.

Хрупкость можно описать как асимметричный ответ на волатильность и другие стрессовые факторы — она означает, что наносимый ими вред больше, чем получаемая польза.

Идея хрупкости помогает описать известную максиму, что время — единственная мера всех вещей. Линди не обманешь: книга, написанная известным колумнистом The New York Times, может вызвать много шума после публикации, но пятилетний прогноз для нее будет хуже, чем при раке поджелудочной.

Однако, оперируя временем как оценкой, обязательно нужно учитывать степень контакта с реальностью: если обратной связи нет, объект может выживать в течение произвольного времени просто по воле случая — а потом все равно разрушиться, да так, что все вокруг пожалеют.

Если вам интересны подробности об эффекте Линди, их можно найти в моей книге «Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса». Вещи и явления взаимодействуют со временем одним из двух способов: они могут стареть, если в них заложены биологические часы, а кроме того, могут быть подвержены воздействию несчастных случаев.

Обычно в жизни мы наблюдаем комбинацию этих факторов: становясь старше, мы начинаем хуже переносить превратности судьбы. Несчастный случай — это не обязательно внешнее обстоятельство вроде атаки медведя или падения с лестницы, причина может быть внутренней, например, сбой каких-нибудь внутренних органов или тромб.

С другой стороны, природа знает примеры животных, которые практически не стареют, скажем, ожидаемая продолжительность жизни черепахи или крокодила не снижается на протяжении довольно длительного времени.

Эффект Линди распространяется только на явления, не подверженные старению — на идеи, книги, технологии, процедуры, институты или политические системы. Физическая копия «Войны и мира» может состариться (особенно если издатель решил сэкономить на бумаге и переплете), но книги как идеи это не коснется.

Нужны ли судьи?

Большую часть моей, скажем так, академической карьеры я работал вчетвертьсилы. У тебя есть место, куда можно прийти, когда в Нью-Йорке дождь — и к тебе никто не будет приставать. Но однажды ко мне пришел глава отдела (позже его уволили) и сказал: «Как бизнесмен и автор книг вы можете зависеть от оценки других бизнесменов и авторов, но здесь вас оценивают ученые. Все мы зависим от того, что о нас думают коллеги».

Это было отвратительно. Я никак не могу привыкнуть к тому, как работают люди, не берущие на себя никаких рисков — они и правда не понимают, как устроен реальный мир. Нет, предпринимателя не интересует мнение других предпринимателей — важно, что о тебе думает твой бухгалтер, и только. В противном случае ты не бизнесмен, а винтик в системе.

Да, если тебя уличают в неэтичном поведении, это плохо, но не более того. Одобрение коллег — это ерунда; мало того, лучше стремиться к обратному. Однажды во время работы ко мне подошел старый трейдер и сказал: «Если ты здесь всем нравишься, значит, ты где-то ошибся».

Свободу можно определить как независимость от оценки окружающих.

Да и как автор я завишу не от суда других писателей, редакторов и критиков, а только от читателей. Более того, это не сегодняшние, а завтрашние или послезавтрашние читатели. То есть мой единственный настоящий судья — это время; меня можно будет считать успешным, если меня продолжат читать и в будущем. То же касается моей работы трейдером: я мог бы обманывать своего бухгалтера, показывая высокие доходы за счет рискованных инвестиций, но время рано или поздно расставило бы все на свои места.

Суд коллег или читателей имеет смысл только в том случае, если это будущие коллеги или читатели.

И еще:

Свободному человеку не обязательно выигрывать в споре — ему достаточно просто выиграть.

Чай с королевой

Признание окружающих приносит награды, членство в академиях, выдвижения на Нобеля, приглашения в Давос, чаепития с королевой, приглашения на званые приемы со знаменитостями, и, поверьте, хватает богатых людей, которые превыше всего ценят подобные вещи. Как правило, они говорят о спасении планеты, детей, гор, пустынь — в общем, изображают добродетель.

Но, очевидно, таким образом эффект Линди не обманешь — если вы проводите время в дорогих клубах в попытках впечатлить окружающих, возможно, с вами что-то не так. Окружающие могут быть коллегами, но не судьями.

Институты

Впрочем, по мере институционализации любого процесса становится понятно, что оценка коллег — это еще цветочки. Бюрократизация создает класс новых судей: решать, кто чего стоит в науке, начинают администраторы, которые не имеют ни малейшего представления о работе ученых и могут судить о ценности их результатов только по косвенным признакам.

Естественные науки к таким вещам более устойчивы, так что посмотрим на более уязвимый предмет — науки общественные. Зависимость только от оценки коллег ведет к возникновению патологического клубка взаимного цитирования: кукушка хвалит петуха, и все довольны. В этом смысле макроэкономика удобнее микроэкономики — чем абстрактнее предмет вашего исследования, тем увереннее можно порождать любую ерунду, ведь все равно никто не проверит.

Так научная среда превращается в ритуальные игры вокруг публикации статей.

В общем, наука становится спортом. Людвиг Витгенштейн бы расстроился — он-то, наоборот, считал, что в философии побеждает последний.

Итак, когда речь заходит о конкуренции, мы наблюдаем уничтожение знания.

В некоторых областях, например в психологии или гендерных исследованиях, все эти ритуальные пляски уже практически не имеют связи с реальностью — у ученых есть собственные цели, имеющие мало общего с целями клиентов, оплачивающих их работу, то есть общества и студентов. На академическом жаргоне «экономист» не должен что-то понимать в реальной экономике, ему достаточно ориентироваться в работах других экономистов.

Образование дорожает — родителям приходится десятилетиями копить на университет для ребенка, — и при этом оно превратилось в модный атрибут. Вы выворачиваете карманы, а ваш отпрыск занимается критикой квантовой механики с гендерных позиций.

Против своих же интересов

Наиболее убедительны те заявления, произнося которые человек чем-то серьезно рискует, из-за которых он может все потерять; и наиболее неубедительны те, с помощью которых человек явно (хоть и неосознанно) старается повысить свой статус, не внося при этом ощутимого вклада (например, как делает большинство ученых: ничего не утверждают, ничем не рискуют). Однако это не высечено в камне.

Выставлять себя напоказ — это нормально, это в природе человека. Пока на чаше весов значимость открытия перевешивает степень хвастовства, все в порядке. Не бойтесь быть человеком, берите максимум, но помните, что отдавать нужно больше, чем получаешь.

Стоит обращать особое внимание на работы исследователей, которые точно следуют научной методе, но одновременно высказывают противоположную большинству точку зрения, особенно если она может повлечь репутационные потери для автора.

К тому же:

Человек, который высказывает противоречивую и даже рискованную точку зрения на широкую аудиторию, вряд ли стремится всех обмануть.

Личный интерес

Депроституционализация исследований может быть сделана следующим образом. Надо заставить людей, которые хотят «проводить исследования», делать это в свободное от основной работы время, то есть зарабатывать они должны чем-то еще. Жертвы необходимы. Современникам это может показаться абсурдом, но огромный вклад в «Антихрупкость» внесли именно непрофессиональные исследователи, точнее, не-позеры.

Для того чтобы исследование получилось подлинным, нужно иметь настоящую работу или как минимум 10 лет опыта в качестве: изготовителя линз, сотрудника патентного бюро, члена мафии, профессионального игрока, почтальона, тюремного надсмотрщика, врача, водителя лимузина, полицейского, соцработника, юриста, фермера, шеф-повара, загруженного официанта, пожарника (мое любимое), смотрителя маяка и т.д..

Это фильтр, своего рода очистительный механизм. Я не испытываю ни малейшего сочувствия к профессиональным исследователям. Я лично провел 23 года на крайне стрессовой и очень тяжелой работе, одновременно учился, проводил исследования и ночами писал первые три книжки; с тех пор я терпеть не могу всяких притворщиков.

Эмпирический или теоретический?

Ученые делят исследования на теоретические и эмпирические. Эмпирический подход подразумевает оценку статистически значимой выборки, сделанной компьютером, или проведение экспериментов в лаборатории в заведомо ограниченных условиях. В некоторых профессиональных сферах исследования, проведенные непосредственно в реальной жизни, называются «клиническими», однако это не строго научный термин.

На самом деле, согласно эффекту Линди, есть еще и третья категория: устойчивость ко времени, то есть некое рискованное действие должно быть проверено временем. Все работает, если 1) был какой-то риск; 2) результат проверен поколениями.

Что и подводит нас к бабушке.

Бабушки против исследователей

Если вам что-то советует бабушка и вообще просто старый человек, вероятность того, что это хороший совет — 90%. С другой стороны, отчасти из-за сциентизма и академической проституции, а отчасти из-за того, что мир действительно сложный, если вы почитаете работу какого-нибудь психолога или ученого, изучающего проблемы поведения, выяснится, что вероятность их правоты — менее 10%, если только это не то же, о чем говорила бабушка и писали классики. Но в подобном случае зачем вам тратить время на заучку-психолога?

Такая позиция может показаться агрессивной, однако она исходит напрямую из эффекта Линди, а еще из моей собственной оценки статистически значимой выборки результатов. Недавние попытки воспроизвести результаты сотни психологических исследований, опубликованных в «престижных» журналах за 2008 год, увенчались успехом лишь в 39 случаях из 100. Подозреваю, что и из тех 39 менее 10 исследований можно назвать действительно надежными и вышедшими за рамки ограниченного эксперимента. Похожие проблемы существуют и в медицине, в нейронауке, но о них мы поговорим позже.

Пусть наши предки ничего не знали о физике, зато о человеческой природе — предостаточно. Так что все, о чем говорит социальная наука и психология, должно быть устойчиво к эффекту Линди, то есть базироваться их данные должны на классике; в противном случае воспроизведение и обобщение оказываются невозможны.

Под классиками давайте понимать латинскую (и поздне-эллиническую) литературу (стоит учитывать, что социальные науки тогда значительно отличались от нынешних): это Цицерон, Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет, Лукиан, поэты Ювенал и Гораций, а позднее и французские моралисты (Ларошфуко, Вовенарг, Лабрюйер, Шамфор). Еще Боссюэ. К древним можно подбираться с помощью Монтеня и Эразма: Монтень был превосходным популяризатором, а Эразм — «картографом» своего времени.

Приложение

Вот несколько примеров.

Когнитивный диссонанс: Эзоп, конечно. Еще можно вспомнить Ахикара из Ниневии. Также можно найти у Лафонтена.

Боязнь убытков: Segnius homines bona quam mala sentiunt (Ливий, «История Рима от основания города», XXX, 21), что значит «Человек не так чувствителен к хорошему, как к плохому». Практически все письма Сенеки.

Плохой совет: Nimium boni est, cui hinil est mali («Хорошее есть по большому счету отсутствие плохого»), Энний, Цицерон.

Гиперболическое дисконтирование: 3asfour bil 2id a7san bin 3ashra 3alshajra.

Безумства толпы: Ницше: «Безумие единиц — исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времен — правило» (мы засчитываем это за древнюю мудрость, так как Ницше был классицистом; подобной идеи придерживался и Платон).

Антихрупкость: Цицерон («Тускуланские беседы», II, 22): «Когда мы размягчаемся и теряем всякую волю, то даже укус пчелы — и тот исторгает у нас стенания». См. также Макиавелли и Руссо.

Парадокс прогресса/выбора: Лукреций. Есть известный анекдот про банкира из Нью-Йорка, отдыхающего в Греции. Он говорит с рыбаком, внимательно изучает его дело и придумывает схему, чтобы помочь рыбаку расширить бизнес. Рыбак спрашивает, что это ему даст. Банкир отвечает, что он мог бы заработать в Нью-Йорке кучу денег и ездить в Грецию в отпуск. Рыбаку это все кажется довольно нелепым, ведь он и так уже в Греции и занимается как раз тем, чего обычно ищут в отпуске банкиры. История была хорошо известна и в древности, однако преподносилась в более изящной форме. Вот как ее рассказывал Монтень.

Когда древнегреческий царь Пирр вознамерился вторгнуться в Италию, его мудрый советник Синеас попытался указать ему на тщету этого поступка. «Чего вы хотите добиться?», — спросил он. Пирр ответил: «Я хочу сделаться правителем Италии». Синеас: «Зачем?». Пирр: «Чтобы добраться до Галлии, а потом и до Испании». Синеас: «Зачем?». Пирр: «Чтобы покорить Африку, а потом... вернуться домой и зажить спокойной жизнью». Синеас: «Но ведь вы и так уже дома, зачем рисковать?». Затем Монтень приводит известную цитату Лукреция о том, что ни к чему человек так не стремится, как к тому, чтобы наказать себя.

Самонадеянность: Fiducia pecunias amici, «Я потерял все деньги из-за чрезмерной самоуверенности», Эразм цитирует Феогнида, также у Эпихарма.

Перевод: Insider.pro