Окончание лидерства «коллективного Запада» как следствие наступления эпохи постмодерна

В первом материале на данную тему авторский коллектив IIPP в рамках теории элит обосновывал тезис о том, что украинский правящий класс существует в рамках (нео-)феодальной, а не капиталистической общественно-политической формации. Соответственно, в таких же рамках существует и украинская контрэлита, которая с переменным успехом борется с элитой за контроль над (нео-)феодальной рентой. И только маргинальная (по отношению к национальному мейнстриму) украинская антиэлита пытается описывать общественно-политическую формацию, сложившуюся в Украине, в терминах капитализма и модерна.

Во втором материале мы подробно обосновали тезис о том, что вместе с социализмом украинский правящий класс отказался и от модерна, а также показали, что для украинского общества (нео-)феодальный код оказался вполне приемлемым и естественным.  

В третьем материале авторский коллектив IIPP проанализировал, насколько предрешенным для Украины было «выпадение» из модерна и пришел к выводу о наличии в 90-е лишь мизерных шансов для страны остаться в модерне при попытке перехода из социализма в капитализм. Откат в неофеодализм был практически неизбежен.  

Текущий материал является очередным в серии НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ УКРАИНСКОЙ ЭЛИТЫ, но посвящен более глобальной проблематике, а именно – началу интенсивной стадии парадигмального перехода из модерна в постмодерн, которое пришлось на последнюю декаду ХХ века.         

Мировое лидерство «коллективного Запада» в эпоху модерна держалось исключительно на владении передовыми (по отношению к своему времени) технологиями. В рамках экономической составляющей данной модели остальному миру отводится роль покупателей высокотехнологической продукции в обмен на сырье и продукцию низких переделов. При этом в координатах «спроса и предложения», высокотехнологическая продукция всегда находится в относительном дефиците, а сырье и продукция низких переделов – в относительном избытке.  

В этой модели международное разделение труда, очевидно, задается в первую очередь государствами, владеющими наиболее передовыми технологиями, а остальным странам предоставляется право в жесткой конкурентной борьбе занять место, как можно более высокое в этой, созданной «коллективным Западом» иерархии. Что порождает своеобразную международную пирамиду разделения труда, когда интеллектуалы и специалисты в высокотехнологических сферах (в т.ч. – финансовой) концентрируются на «коллективном Западе» (в первую очередь благодаря передовой системе образования, во вторую – через стимулируемый процесс «утечки мозгов»), в то время как на другом «полюсе» – в «коллективном третьем мире» происходит концентрация низкоквалифицированной рабочей силы в сырьевых отраслях.

Для такой модели экономического взаимодействия иногда применяется термин «неэквивалентный обмен», однако, он играет роль идеологического ярлыка.  

В то же время, с точки зрения логики, владение передовыми технологиями является необходимым условием для мирового лидерства, но не достаточным. И только монополия на полный замкнутый цикл использования передовых технологий является необходимым и достаточным условием для мирового лидерства.

Яркий пример из XIX века: колониальные державы не боялись вооружать свои туземные подразделения современным оружием (сенегальские и марокканские стрелки у Франции и Испании, соответственно, гуркхи у Британии), прекрасно понимая, что те не способны воспроизвести на своей территории не только винтовки / пушки, но и патроны / снаряды к ним.  

Британия долгие годы строила боевые корабли для других государств, а США, начиная после Второй Мировой и до сих пор продают новейшие вооружения своим союзникам (и не только в рамках НАТО), абсолютно не опасаясь никакой конкуренции.

Разумеется, передовые технологии в военной сфере являются лишь частным случаем, однако весьма показательным и наглядным.

В то же время, передовые технологии являются производной от научно-технического прогресса, где ключевым является прогресс в сфере фундаментальных наук, – открытие новых форм существования, взаимодействия и трансформации окружающего нас мира во всех его проявлениях. 

Именно открытия в фундаментальной науке порождали новые технологии, которые и обеспечивали мировое экономическое и политическое господство «коллективному Западу». (В рамках данного материала мы не рассматриваем подробно кейсы Японии, СССР и Китая, которые на определенных этапах своего развития бросали вызов «коллективному Западу» благодаря определенным особенностям тех эпох, в которые они выходили на передовые позиции).

Другие государства могли не только копировать или воровать передовые технологии; нередко развитые государства «делились» (Речь, разумеется, идет о форме инвестирования. В качестве примеров можно привести Японию, Южную Корею, отчасти –Китаем, начиная с конца 1970-х и, даже, с СССР в конце 1920-х – начале 30-х годов). новейшими технологиями с менее развитыми, однако долгое время это не несло никакой угрозы лидерству «коллективного Запада» в силу двух причин:

1. небольшие государства просто не могли выстроить необходимую пирамиду разделения труда под передовые технологии, проще говоря, они не могли создать соответствующий замкнутый технологический цикл в рамках национальной экономики.

Прежде всего, им просто не хватало людских ресурсов для освоения необходимого объема знаний на всех уровнях пирамиды разделения труда, и, как следствие – для заполнения кадрами необходимой квалификации всех элементов технологической цепочки дефицит кадров с необходимой квалификацией (эта причина нередко становилась основной и у более крупных государств с преимущественно сырьевой экономикой и малообразованным населением);

2.  доминирование в области фундаментальной науки позволяло «коллективному Западу» не делать большого секрета из располагаемых передовых технологий (за исключением военных, да и то – «самых-самых» новейших). Пока другие страны осваивали «передовые технологии вчерашнего дня», «коллективный Запад», благодаря очередному научному прорыву, переходил к «новейшим» передовым технологиям, вновь формируя технологическую пропасть между собой и пытающими догнать его.

Строго говоря, мировое лидерство во всех иных сферах как следствие лидерства в сфере фундаментальных исследований и является неотъемлемой чертой эпохи модерна, который предполагал неограниченность научного познания и бесконечный характер научно-технического прогресса.  

И ТУТ «ВНЕЗАПНО» МОДЕРН ЗАКОЧИЛСЯ…

Слово «внезапно» взято в кавычки неслучайно. Нынешнее осознание факта окончания модерна является следствием того, что развитие физики, как основы всех фундаментальных наук и, соответственно –модерна, забуксовало лет 80 назад (Строго говоря, позитивистский подход, как одна из идеологических составляющих модерна была подвергнута сомнению ранее: сначала философами (Фридрих Ницше и Людвиг Витгенштейн), затем п –математиками (геометрия Гаусса –Лобачевского – Больяи и теоремы Гёделя о неполноте)), когда в целом окончательно сформировались теория относительности, ядерная физика и квантовая механика. При этом последняя, по большому счету, в полной мере не отрефлексирована до сих пор (Один из самых главных постулатов квантовой механики состоит в том, что если система может находиться в состояниях А и Б, то она может находиться и в любых промежуточных состояниях, являющихся комбинациями А и Б. В привычном же нам повседневном опыте мы наблюдаем такую картину мира, в которой каждый объект характеризуется каким-то состоянием — и если он в нем находится, то в другом состоянии он находиться не может.), ее постулаты противоречат всему человеческому опыту.    

Разумеется, значимых для познания человека и окружающего его мира научных открытий сделано было с тех пор немало – и в астрономии / космологии, и в биологии (от ДНК до возможности клонирования), и в компьютерных технологиях (в том числе – прототип квантового компьютера). Но, все эти открытия стали возможными благодаря применению уже открытых законов физики и технологий, на этих законах основанных.

Таким образом, научно-технический прогресс потерял свою определяющую составляющую – научную (в смысле открытия новых законов физики) и свелся к совершенствованию технологий.  Именно в этот момент «коллективный Запад» и начал терять свои лидирующие позиции, хотя, разумеется, даже 30-40 лет назад это выглядело не более, чем «точка перегиба» некой обобщенной функции, которая описывала технологический отрыв «коллективного Запада» от остального мира.

Однако, именно с того момента в силу эмпирически выведенного, но неумолимого «закона предельной отдачи» (и его аналогов), дальнейшее развитие технологий было весьма ограничено, а, главное, не приносило такого прироста производительности труда, как ранее.

Тем самым неожиданно стала эффективной модель «догоняющего развития», в рамках которой совершенствуются «передовые технологии вчерашнего дня»; ведь «коллективный Запад» также использует те же технологии, лишь немного модернизированные.

Констатацией новой реальности стал доклад Римского Клуба «Пределы роста» 1972 года, который, с некоторым упрощением, можно считать научно обоснованным и целиком материалистичным вариантом отвергнутой и маргинализированной полтора столетия назад теории Мальтуса.       

С точки зрения опыта эпохи модерна мир столкнулся с неведомым ранее явлением – многолетним совершенствованием технологий без прорыва в сфере фундаментальных физических исследований. А это, в соединении с глобализацией, в свою очередь, породило следствия, никак не вписывающиеся в привычные модели:

1. научные знания de facto перешли в категорию public domain, а в силу практического отсутствия прорывов в фундаментальной науке, владение современными научными знаниями (и наличие соответствующего числа ученых) пересвтало быть монополией «коллективного Запада».

Разумеется, составить ему конкуренцию могут только государства, обладающие определенной численностью населения (которая определяет как кадровые возможности, так и емкость внутреннего рынка) для создания замкнутых технологических циклов в рамках национальной экономики. Главным бенефициаром этого стал, разумеется, Китай, открыто бросивший вызов «коллективному Западу» в целом и Соединенным Штатам в частности в большинстве отраслей и сфер деятельности. (О состоянии технологической гонки между США и КНР рекомендуем достаточно обстоятельный материал The Wall Street Journal «Кто побеждает в ключевых технологических сражениях — США или Китай?» от 12.04.2020 (русский перевод)

Однако, по отдельным направлениям за лидерство борются и другие страны. Например, в некоторых сферах медицины лидируют Израиль и Куба, в IT-секторе конкуренцию США и КНР составляют Индия, Россия и тот же Израиль, в военных технологиях отдельные успехи имеет Россия. Эти государства способны выстраивать замкнутые технологические цепочки в рамках национальной экономики в отдельных (иногда – в одной) отрасли / сфере деятельности.

Кстати, военные технологии – наиболее показательная сфера. Так, Иран и Северная Корея создали собственные ядерные заряды и баллистические ракеты (как средства доставки) в условиях почти полной блокады.

А вот турецкий кейс с созданием тяжелых боевых дронов, с лучшей стороны проявивших себя во Второй Карабахской войне, как раз из «традиционной» ситуации. Дело в том, что «турецким» в прославившемся «Байрактаре» является, по сути, только планер, все остальное – зарубежные поставки (В ходе военных действий под давлением армянского лобби были прекращены поставки двигателей для «Байрактаров» из Австрии и Канады, GPS-приемников, системы спутниковой связи, гироскопов и навигационных приемников из США, канадской оптической системы обнаружения и подсветки целей, англо-американских тормозных дисков. Собственные аналоги у Турции есть только в системе спутниковой связи и оптической системе обнаружения и подсветки связей. Среди компонентов зарубежной поставки можно также назвать американские заглушки для сцепки с шиной, британский топливный насос. Головки наведения производятся турецкой фирмой по немецкой лицензии). Однако, в любом случае можно констатировать, что Турция вполне овладела данной технологией, но пока не создала замкнутого цикла производства тяжелых боевых дронов в рамках национальной экономики, что, несомненно, является лишь вопросом времени.      

2.  Университеты в условиях застоя фундаментальной науки превратились в аналог средневековых монастырей, как хранителей и ретрансляторов ранее накопленных знаний, а их ученые советы – в аналог Инквизиции, владеющей монополией на Истину.  

Проблема заключается в том, что идеологический характер вслед за социальными и общественными науками, был придан и естественным наукам, вплоть до физики, где любое сомнение в «теории струн» является ересью, караемой отлучением от науки.    

 3. для овладения все более сложными технологиями требуется все меньше знаний, а все более сложными технологическими процессами становятся способными управлять все менее квалифицированные кадры.

Автоматизация и роботизация производств требует от занятых в них работников все меньше знаний о процессе, по сути, участие человека сводится к тому, чтобы «следить за 1-2 датчиками» и «нажимать на 2-3 кнопки» в рамках элементарных регламентов / протоколов. Автоматизация диагностики минимизирует роль человека в поиске неполадок, а их устранение сводится к замене вышедших из строя элементов / деталей. 

«Великим уравнителем» в очень многих сферах, включая медицину, стала такая современная технология, как 3D-принтер.

Разумеется, можно говорить о существенных различиях в доступности таких технологий в различных странах, но намного важнее тот факт, что они могут быть воспроизведены в рамках национальных производственных циклов даже странами со средним уровнем технологического развития. 

Если проводить аналогию, то человек, создавший новый конструктор (например, типа «Лего»), совсем не обязательно будет лучше и быстрее всех собирать из него различные механизмы, а математики, расписавшие алгоритм сборки кубика Рубика, заведомо проиграют в соревновании на скорость тем, кто регулярно тренируется этим алгоритмом пользоваться.     

Еще один характерный пример, – банковские технологии, которые сегодня стали доступными любому владельцу персонального компьютера или Айфона. А ведь еще лет 15-20 назад все эти финансовые операции были уделом квалифицированных банковских служащих.

На сегодня Украина в сфере банковских технологий находится среди мировых лидеров, что, впрочем, никак не сказывается на невысоком уровне устойчивости национальной финансово-банковской системы.     

Какое-то время лидерство «коллективного Запада» поддерживалось передовыми маркетинговыми и финансовыми технологиями, что привело характерное для эпохи «интенсивного модерна» общество потребления к «обществу избыточного потребления». Однако, эти технологии оказались, с одной стороны – легко воспроизводимыми, с другой – они сократили время циклических кризисов, связанных с перепроизводством и/или финансовыми «пузырями».

Своеобразное «ноу-хау» Дональда Трампа – введение санкций против высокотехнологичных компаний Китая (в меньшей степени – России) как раз и символизирует отсутствие даже у самой передовой страны «коллективного Запада» каких-либо НЕ-административных методов конкурентной борьбы в высокотехнологичных сферах. 

Это все своеобразные «арьергардные бои», которые могут лишь немного замедлить, но не остановить потерю «коллективным Западом» технологического преимущества.     

Подводя итоги, мы можем указать ключевые признаки начавшейся интенсивной стадии парадигмального перехода из модерна в постмодерн:

I.        отсутствие фундаментальных научных открытий, подрывающее основы модерна, как эпохи научно-технического прогресса;

II.        постепенное ослабление инвестиционных и инновационных свойств капитала (тему, которую мы обсудим в рамках данного цикла материалов), что подрывает основы капитализма, как ключевого общественно-политического уклада, соответствующего эпохе модерна. 

Исходя из этого, мы можем предположить, что даже в случае, если бы Украина смогла бы, благодаря стечению обстоятельств, осуществить переход из социализма в капитализм, оставаясь в рамках модерна, то все равно это состояние было бы крайне неустойчивым.

Материал подготовлен
Международным Институтом Политической Философии (IIPP, Украина)

Авторский коллектив:
Константин Григоришин — бизнесмен
Виктор Савинов — философ
Дмитрий Джангиров — политический консультант