Театральный режиссер Влад Троицкий о том, что будет с труппой театра «Дах», о новшествах на «ГогольFest’е» и принципиальном отличии между русскими и украинцами

Владислав Троицкий — режиссер, драматург и актер

Фото: Иван Черничкин

Имя Влада Троицкого постоянно на слуху. Он то запускает новый музыкальный проект фрик-кабаре Dakh Daughters, то объявляет, что закрывает театр «Дах», то готовится к открытию «ГогольFest’а». Фестиваль в этом году пройдет 13‑22 сентября на огромной территории в районе промзоны на Выдубичах. В промежутках успевает режиссировать спектакли за границей, недавно в Венгрии с успехом прошла «Анна Каренина» в его прочтении. На будущий год уже запланирована постановка оперы в Будапеште, а также театральный проект в Париже. Впрочем, на Украину у Троицкого тоже есть грандиозные планы.

— Для театральной публики новость о закрытии «Даха» стала неожиданной. Как вам далось это решение?

— «Дах» не будет закрыт, он будет работать проектно. Мы будем делать спектакль, играть его две-три недели, потом консервировать. В конце года проведем итоговое шоу для европейских антрепренеров. Я просто распускаю труппу, нет возможности содержать ее постоянно.

— То есть сделать из театра со стационарной труппой прибыльный проект у нас невозможно?
— Это нигде невозможно. Драматический театр не может быть прибыльным. Сами считайте: наш театр — это 12‑15 актеров и человек 5‑8 в администрации. Зарплата, чтобы можно было жить, примерно $ 500‑700 каждому. Плюс налоги, коммунальные услуги, постановочные бюджеты — это приблизительно $ 40 тыс. в месяц. Какая максимальная стоимость билетов? Чтобы не отсекать нашу аудиторию — 100‑120 грн. У нас 50 мест, и реально мы можем играть 20‑24 спектакля в месяц.
На самом деле так существует большинство театров в мире — без фиксированных трупп, собираются на проекты. Ничего страшного в этом нет. Во Франции государством финансируются не более десяти коллективов. Там есть система фондов, муниципальные бюджеты, но художник должен каждый раз защищать свое право ими пользоваться. А у нас только в Киеве 20 муниципальных театров. Кто определяет их творческую политику и стратегию развития? Ведь национальный театр должен презентовать страну для внешнего мира, быть образцом и эталоном того, что являет собой Украина в этой области. По идее, чиновники должны об этом думать. Но они же работают по принципу Мальчиша-Кибальчиша: нам бы день простоять да ночь продержаться, а завтра кто‑то придет, и надо будет бежать, как Мельник.

— Вы сейчас активно готовитесь к «ГогольFest’у». Чего от фестиваля ждать зрителям?
— «ГогольFest» этого года принципиально отличается по своей идеологии и по своей концепции от прошлогоднего. Главный тезис — это «Присвой «ГогольFest». Что такое «присвой»? Есть рваческая позиция: присвоил — значит, отрезал кусочек и утащил в норку. В нашем сознании это главный тренд. Вот конкретный пример: подвели к селу дорогу из брусчатки. И жители просто растащили эту брусчатку себе на хатки. Это называется «присвоил — и стало плохо». Маленькую проблему решил — получил большую.
Я предлагаю другую концепцию. В сообществе ответственных людей, если ты присваиваешь, то не тащишь, а начинаешь создавать. «Наше» становится «моим», а «мое» — «нашим».

— А на деле это как выглядит?
— На деле — это заявление своих проектов. Не инфантильных, как это у нас обычно бывает, в духе «Дай мне денег, и я тебе натворю». А по‑другому: «Я могу решить вот эту проблему, я беру на себя ответственность. И добавляю свой проект». У нас, конечно, очень смешная история, потому что на данный момент бюджет фестиваля — ноль целых ноль десятых. Но при этом очень много людей, которые готовы работать. Вот предприниматель Анатолий Юркевич дает территорию безвозмездно и обустраивает ее за свой счет.

У нас будет мощнейший перформанс на открытии 13 сентября — называется «Ни бог, ни царь и не герой». Это из «Интернационала». Если убрать коммунистическую идеологию, то это то, что актуально сейчас для Украины. Надеяться на бога, царя или героя — глупо. Или ты сам — или никто.

Французский культурный центр привезет Стефана Рикарделя — одного из лучших цирковых режиссеров мира, он с украинскими и российскими циркачами будет ставить тут спектакль. Приедет Венгерский национальный театр — наши старые друзья и партнеры, сыграют спектакль на венгерском. Польский институт готовит мощную программу, будет мировая премьера спектакля «Лед» Януша Опринского и театра Provisorium. Чехи приедут, испанцы, будет еще мой спектакль. И это я только начал рассказывать о театральной программе. Наш соучредитель Евгений Уткин готовит обширную музыкальную программу. В главном корпусе у нас будет огромная роспись по стеклу — 2500 метров. Будет проект германских и французских граффитчиков.

— Что будет на Выдубичах, когда закончится «ГогольFest»?
— Есть идея сделать арт-кластер (объединение на одной территории большого количества галерей, мастерских и шоу-румов, в результате которого появляется новое пространство для творчества. — «Капитал») как центр современного искусства «Винзавод» в Москве. Мы отработаем во время «ГогольFest’а» технологии сотрудничества, бизнес-модели, как это может работать. Вообще есть две модели арт-кластера: европейская и русская. Европейская — это когда город понимает, что есть депрессивный район. А как во всем мире начинается капитализация земли, если она в депрессивном районе? Запускают художников, они делают модное место, туда подтягиваются люди. Город инвестирует в инфраструктуру, европейские кластеры существуют за счет городских бюджетов примерно на 80 %.
В России это обычно прихоть. Появляется более-менее сознательный бизнесмен, который много ездит по миру. И думает: «У них есть, а у нас нет, как это так? Давай‑ка я сделаю». И он делает — доводит до бизнес-модели, как московский дизайн-завод «Флакон». Или все время дотирует для того, чтобы проект жил и тешил его самолюбие. Ни та ни другая модель у нас не работают.

— Почему европейская модель у нас не работает, понятно. А почему русская не работает?
— Потому что есть принципиальное отличие русских от украинцев. Секрет сейчас открою. Русские способны на безумные поступки. А украинцы будут все равно искать ту или иную выгоду: «А що я буду мати?» В этом есть своя мудрость. Но случаются и исключения, поэтому есть и надежда.