Бельгиец Луи Франк рассказывает, почему строит музыкальную карьеру в Киеве,о новом проекте и о том, зачем стал петь на русском языке

Фото: Саша Самсонова

«Слышали нашу песню «Перекрестки»? И как вам?» — живо интересуется мнением о своей работе музыкант Луи Франк. Отечественные меломаны помнят колоритного бельгийца по группе Esthetic Education.

Первое слово («эстетическое») в названии намеренно писалось с ошибкой, чтобы подчеркнуть смысл второго («образование») — в нем заключалась главная цель команды. Зато в англоязычных текстах Esthetic Education ошибок не было — настолько, что их нередко путали с европейскими музыкантами. В 2011 году группа дала последний концерт, и музыкант уехал из Киева.

Теперь Луи Франк вернулся. «Перекрестки», а также «Сиреневые сны» и «Все можно» — первые синглы его нового проекта Atlantida. Их бельгиец поет на русском языке, правда, с акцентом. Тексты ему написала украинская поэтесса Алла Башенко.

Сам Луи считает — чтобы писать стихи, на языке нужно думать. А на вопрос: «На каком языке думаете вы?» — смеется и говорит, что не думает вообще. Музыкант любит пошутить и посмеяться. Он также очень неплохо владеет русской нецензурной лексикой, чего и не заподозришь по его лиричной и романтичной музыке.

Послушать новые работы Луи Франка можно будет 12 сентября на фестивале «Джаз Коктебель» в Крыму, затем 17 сентября на презентации в киевском планетарии и 18 октября на сольном концерте в Малой опере, после чего проект Atlantida планирует отправиться в турне по Украине. А дебютный альбом, где будет 24 трека, выйдет осенью. Музыкальным продюссером пластинки выступил Хайден Бендалл, известный сотрудничеством с Queen, Massive Attack, Pet Shop Boys и другими звездами.

— Зачем вы решили петь на русском языке? Что вас в нем привлекает?
— С моей стороны ситуация была не такая: «А давайте сделаем что‑то на русском языке!» Мне важно, чтобы был посыл. Раньше мне нечего было сказать. А сейчас появилось понимание, что есть что сказать и зачем это делать.

— А зачем это делать?
— Мы хотим создать диалог. Искусство — это ведь диалог. О вере в себя и о музыке.
Если ты из другой страны, ты видишь вещи по‑другому. Я, с одной стороны, иностранец. Но у меня уже очень глубокие связи со славянской культурой, я жил здесь много лет. И я чувствую себя гибридным человеком — я и не оттуда, и не отсюда. И я хочу сказать: хорошо там, где ты есть. Не надо лететь 12 часов, чтобы оказаться на курорте. Курорт — внутри тебя. Нужно только начать в это верить. Ведь вещи остаются мифом, пока ты в них не веришь. А когда ты начинаешь верить, все меняется — миф превращается в реальность.

А вот что касается музыки… Здесь 75 лет был Советский Союз, и там было много плохого, но было и много хорошего. И все помнят плохое, а о хорошем забывают. При этом — это ведь корни, это местная культура. Первая часть будущего альбома будет как раз об этом. Это современная классика, она берет начало в советской музыке 1940‑1990‑х годов, но это не советская музыка вообще. Дань уважения, скорее. А вторая часть будет электронная, она будет отражать современный мир. Потом, возможно, будет третья, посмотрим.

— То есть это совсем не похоже на Esthetic Education?
— Для меня это какое‑то продолжение Esthetic Education. Сила Esthetic Education была в том, что это украинская группа, пусть и с одним иностранцем. Поэтому даже если люди не понимали языка или им не нравилась музыка, они все равно думали: «О, это наше!» А сейчас я хочу, чтобы думали: «Это мы!» Но если петь на английском, то все равно тебя воспринимают как чужого.

— Не логичнее ли было бы делать русскоязычный проект не в Киеве, а в Москве, где музыкальный рынок объемнее и денежнее?
— Нет. Киев для меня — место, где я начал делать музыку, это мой центр, у меня здесь много друзей и связей. К тому же Киев менее жесткий, чем Москва. Плюс вся успешная поп-музыка в России — из Украины. 
 У каждого свой путь. Например, все забывают, что Джимми Хендрикс был никем в Америке. Но он переехал в Лондон, стал там большой звездой — и хоп! Его приняли и в США. Это заблуждение, что за успехом нужно ехать в Москву.

— А за деньгами? Гонорары у музыкантов в Москве или, скажем, в Лондоне выше, а у вас уже есть британское подданство.
— Везде свои сложности. В Англии одна из самых больших сложностей заключается в том, что там не любят успех. Успех любят в Америке, но там очень специфическое музыкальное пространство. Оно огромное и непредсказуемое. Вот британец Робби Уильямс — он мало кому нужен в Америке. Или группа Muse. Зато французская Daft Punk почему‑то там гремит. И есть очень много американских групп, которые там зарабатывают миллионы, а здесь о них никто не слышал.

— Прежде чем запеть на русском языке, русскоязычную музыку слушали?
— Да, для Atlantida я очень много слушал. Но для меня русская музыка — как французская. Я слушаю советскую песню в первый раз и заранее знаю, какая будет следующая нота. Мне она уже знакома, потому что она очень похожа на французскую поп-музыку. В советской музыке главное — текст. Как и во французской. В Америке и Англии по‑другому, там главное — музыка, а текст — вокал-шмокал, как говорит наш продюсер. При этом английский язык — очень музыкальный. А русский — более жесткий. Поэтому мне, кстати, проще петь на украинском — он более певучий.

— Почему же тогда не поете на украинском?
— Русский язык для СНГ-пространства — как английский для всего мира. К тому же на украинском я говорю еще хуже, чем на русском. Язык — это ведь не только техническая проблема, а также и культурная. Нужно на нем думать, понимать, что хочешь на нем сказать. На русском я понимаю, что хочу сказать. Потому на нем и говорю в своих песнях. Моя цель — донести то, что я хочу сказать. Я ведь не ради популярности занимаюсь музыкой.

— И не ради денег. Тогда ради чего?
— Я хочу, чтобы через 40 лет это было кому‑нибудь нужно. Если я продолжу заниматься музыкой, я хочу стать лучшим в этой сфере. У меня есть очень простой пример. Я как‑то ходил на Buena Vista Social Club — 70‑80‑летние мужчины, которые почти не могли ходить, но полтора часа играли в «Альберт-холле» в Лондоне. А в зале 12‑14‑летние подростки кричали так, будто на сцене был Элвис Пресли. Вот это круто! Это — настоящее мастерство. Его мне и хочется.