Как изменилась Америка за время президентской кампании

Обаятельный кудрявый человек по имени Энтони Винер когда-то был новой звездой Демократической партии. Избравшись в палату представителей от родного Бруклина, он отличался особым пылом в отстаивании прогрессивной политики и привлек к себе всеобщее внимание, когда с трибуны Конгресса произнес страстную филиппику в адрес Республиканской партии, которая не хотела поддержать реформу здравоохранения имени Барака Обамы. Он женился на Хуме Абедин — ближайшей советнице Хиллари Клинтон, которая как-то назвала ее практически второй дочерью. Все у Винера было хорошо — до тех пор, пока он пять лет назад не запостил в твиттере фото своей эрекции.

Депутат попытался соврать, что его аккаунт взломали (случись эта история в 2016 году, он имел бы хорошую возможность свалить все на русских), но потом был вынужден признать, что твит предназначался его незнакомой читательнице — и вообще за последние годы он обменивался непристойными картинками с шестью женщинами. Из Конгресса ему пришлось уйти. Через два года Винер попытался реанимировать карьеру и избраться в мэры Нью-Йорка — но тут выяснилось, что заниматься секстингом он вовсе не прекратил: об интересной переписке с кандидатом сообщили сразу несколько женщин. Наконец, в конце лета 2016-го таблоиды выяснили, что покинувший публичную политику Винер продолжает заниматься грязными делишками.

Как это ни дико, именно это обстоятельство может погубить президентскую кампанию Хиллари Клинтон.

В конце сентября оказалось, что одна из женщин, с которой Винер неприлично флиртовал в сети, была несовершеннолетней. В дело вмешались правоохранительные органы, изъявшие у опозорившегося конгрессмена всю технику, — и обнаружили на его компьютере переписку его жены, которая сейчас служит первой заместительницей главы предвыборного штаба Клинтон. Переписка эта, как выяснилось, может представлять ценность для уже, казалось бы, закрытого расследования ФБР относительно того, как Хиллари Клинтон использовала частный сервер вместо служебного, когда занимала пост госсекретаря. 28 октября директор ФБР доложил о развитии событий Конгрессу, а заодно и всем американцам — причем сделал это в обход Министерства юстиции, с которым, по идее, должен был посоветоваться. До дня выборов президента в этот момент оставалось 11 дней.

За следующую неделю отрыв Хиллари Клинтон от Дональда Трампа, по данным большинства социологических служб, сократился — хоть и остался в пределах трех-четырех процентных пунктов. Демократы — включая действующего президента Обаму — высказали возмущение действиями ФБР, которое отказалось сообщить о сути вопроса что-либо, кроме самого факта возобновления расследования. Трамп завел старую шарманку про то, что Клинтон — преступница, которую нельзя подпускать к управлению страной. Американцы в очередной раз обнаружили себя в уникальной ситуации: впервые в истории в отношении одного из ведущих кандидатов в президенты ведется расследование ФБР.

Впрочем, за два дня до выборов расследование закончилось не начавшись: глава ФБР объявил, что ничего заслуживающего внимания в письмах на компьютере Винера не нашлось. Но вообще — трудно было бы придумать более изящный символ парадоксальности текущей кампании, чем тот факт, что решающий, возможно, ущерб Хиллари Клинтон нанес компьютер, на котором искали фото голых малолеток.

Подлинное удивление вызывает не очередной вираж, а изменившиеся результаты опросов — право слово, к настоящему моменту трудно представить людей, которые на основании последних новостей принимают решение проголосовать не за Клинтон, а за Трампа (или наоборот). Едва ли не единственное, над чем двое кандидатов трудились вместе, — это строительство мощной стены между своими сторонниками. Самое распространенное сейчас предвыборное настроение лучше всего выражает последняя обложка журнала The New Yorker — там человек читает в метро газету, заголовки которой кричат «Господи, пожалуйста, нет», «Только не это» и «Да вы что». Иными словами — скорее бы все это уже закончилось.

Штука в том, что после 8 ноября ничего, конечно, не кончится. Расхлебывать последствия текущей кампании всему американскому обществу придется еще долго.

Так можно будет

Эта кампания изменила американскую политику. Она, в общем-то, давно уже превратилась в часть индустрии развлечений — и только внутренние правила игры, набор отработанных династических ритуалов мешал ее развлекательно-таблоидному потенциалу раскрыться в полной мере. Дональд Трамп, грядущий хам, звезда реалити-шоу, где его основной работой было увольнять людей, человек, лучше всего на свете умеющий продавать собственную фамилию, этот потенциал разглядел и реализовал во всей его уродливой красоте.

Оскорбления вместо аргументов; твиттер как оружие массового поражения; смена мнений на противоположные в рекордные сроки; прямое и неоднократное вранье; высказывания, сильно отдающие сексизмом и расизмом, — все это, конечно, сюжет в жанре «а что, так можно было?», означающий, что теперь так можно будет.

Давнее подозрение, что миллионы избирателей, следящих за выборами в основном в режиме гонки между кандидатами (а не, допустим, дискуссии между представителями разных платформ), выбирают сердцем, душой, но уж точно не холодной головой, подтвердилось — то, что на английском называют броским словом «моджо», оказалось важнее опыта, риторических навыков и продуманных стратегий.

Трамп не постеснялся выстроить кампанию на апелляции к инстинктам, которые американское общество, казалось, давно признало непрезентабельными, — и выиграл, причем вне зависимости от исхода выборов. То, что полтора года спустя после анонсирования своей кандидатуры в башне своего имени он все еще составляет реальную конкуренцию Хиллари Клинтон, — фантастическое по любым меркам политическое достижение. И как бы ни хотелось прогрессивным силам списать все на аберрацию и ошибку системы, скорее всего, это только начало: тактика Трампа слишком проста и слишком эффективна, чтобы ее не начали имитировать люди, желающие избраться в Сенат или, допустим, на должность генерального прокурора какого-нибудь штата.

Начнут еще и потому, что другие варианты, кажется, не очень работают — за время нынешней кампании слово «политик» превратилось почти в ругательство что для правых (олицетворяемых Трампом), что для левых (во главе с Берни Сандерсом). Политик в новом понимании термина — это не слуга народа, а некий сомнительный делец, бездарно проедающий общественные средства в интересах корпораций и банков. Культ бизнес-успеха в некотором роде сыграл с Америкой злую шутку: Дональду Трампу удалось убедить десятки миллионов в том, что управлять страной — это примерно то же самое, что рулить компанией, а значит, необходимость в профессиональных политиках отпадает за ненадобностью: доверьтесь предпринимателям — они решат все проблемы.

Лейтмотивом нынешней кампании в общем и целом стала атака на систему американского государства как недостаточно эффективную. Антисистемным кандидатом был Сандерс, антисистемным остается Трамп — и если системе в итоге все-таки удастся остаться при своих, то тоже лишь за счет этого самого «анти», только развернутого уже в другую сторону. По сути, оба ведущих кандидата в настоящий момент агитируют за себя от противного. Только если для Трампа это противное — вся политическая инфраструктура Вашингтона как таковая, то для Клинтон — собственно Трамп. Конструктивная повестка, которая в той или иной мере существовала у обоих, ко дню выборов окончательно отошла на второй план — и этот триумф негатива не может не иметь своих последствий, кто бы ни победил.

Партийные кризисы

Эта кампания изменила американские партии. Демократическая элита обнаружила, что те люди, с которыми логично связывать партийное будущее, — студенты, молодые профессионалы и прочее новое поколение, — стремительно полевели и уже не склонны идти на компромиссы. И Берни Сандерс, и его сторонники в конечном счете примкнули к лагерю Хиллари Клинтон, сумев повлиять на ее платформу, но было бы странно думать, что это единение навсегда. Клинтон во многом повезло с противником: для тех избирателей, кому важнее всего подлинное равенство, инклюзивное общество и борьба за глобальное потепление, любые грехи демократического истеблишмента меркнут по сравнению с угрозой прихода к власти человека, который хочет отгородиться от Мексики стеной.

Однако даже в случае победы Клинтон кризис в партии неизбежен: новые активисты вроде движения Black Lives Matter, судя по всему, не готовы принимать как должное традиционную игру в поддавки на пути к социальному прогрессу. Они были критично настроены уже к Бараку Обаме, который был во многом более харизматичной и символичной фигурой, чем Клинтон, — и они, скорее всего, не будут прощать полумер и медлительности новому президенту (а она, в свою очередь, не сможет действовать иначе). И при всем стремлении этих активистов к сетевой демократии, концентрирующейся на проблемах, а не на лицах, у нее неизбежно должен появиться свой лидер — более молодой и более уместный, чем 75-летний хмурый старик из Вермонта, — и вот тогда-то и будет по-настоящему интересно.

Еще хуже дела у оппонентов демократов — при том, что республиканцы имеют все шансы сохранить за собой Конгресс и таким образом ускорить столкновение президента Хиллари Клинтон с ее радикальными однопартийцами, консервативному истеблишменту эти выборы показали, насколько огромен разрыв между ними и их избирателями и к чему привела многолетняя демонизация государства, экологии и гражданских активистов. Дональд Трамп сумел дать голос тем, слышать кого элитам не очень хотелось, — и этот голос никому не понравился. Он развернул базу республиканцев против самих республиканцев — создав в партии крайне напряженный внутренний конфликт: как быть, когда твои собственные избиратели поддерживают того, кто тебя ни во что не ставит?

Типичный пример — экс-номинант Джон Маккейн, сначала выступивший против Трампа, потом поддержавший его, несмотря на хамские высказывания кандидата в его адрес (видимо, не в последнюю очередь чтобы переизбраться на пост сенатора от Аризоны), а потом, когда случился скандал вокруг плохого отношения Трампа к женщинам, снова от поддержки отказавшийся. Похожим образом ведут себя и другие партийные лидеры вроде спикера палаты представителей Пола Райана — и очевидно, что, каким бы ни был исход выборов, республиканцам необходимо будет что-то менять.

Здесь, конечно, многое опять зависит от поведения Трампа и его дальнейшей политической судьбы, если таковая будет. Республиканская партия может превратиться в партию его избирателей — по преимуществу белых американцев среднего достатка, раздраженных слишком поспешными общественными изменениями, которые предположительно наносят им ущерб. Может попытаться выдвинуть новых лидеров и новый дискурс для разговора с теми же людьми, потому что их поддержку партии никак нельзя терять. Может попытаться развернуться в сторону социальных групп, набирающих в Америке все большую силу (например, выходцев из Латинской Америки), — и построить новую стратегию с опорой на них. Так или иначе, кто-то из нынешних участников процесса вынужден будет подвинуться — либо Трамп, либо солидные корректные люди из истеблишмента, — и этот процесс точно не будет проходить безболезненно.

Все это неизбежно вызывает к жизни разговоры о возможности возникновения третьей большой партии — будь то партия умеренных консерваторов, которые оставят республиканцев на чудовище-победителя, или партия левацких активистов, готовых мобилизоваться на защиту расового равенства и мировой экологии, или крайне правая политическая сила на манер европейских «Национального фронта» и «Альтернативы для Германии».

Случись такое, это и вправду будет тектоническим изменением для политической жизни страны — но вообще говоря, ненамного более тектоническим, чем все произошедшее в последние полтора года. И потом, такое в американской истории уже случалось: скажем, в 1950–1960-х, когда, если чуть огрублять, в процессе борьбы за права афроамериканцев республиканцы и демократы поменялись местами — первые стали консерваторами, а вторые либералами. Симптоматично, что именно с 1968 годом принято сравнивать нынешнюю кампанию в смысле градуса безумия и социальной напряженности. Тогда в выборах тоже участвовал человек, заявлявший, что он говорит от имени «молчаливого большинства», — Ричард Никсон. И он те выборы выиграл.

Медийные контрасты

Эта кампания изменила медиа. Безусловно, журналистам в Америке (да и не только там) свойственно иметь более либеральные взгляды, чем населению в среднем. Разумеется, институт публичных высказываний редакций в поддержку того или иного кандидата существует последнюю сотню лет. И все же газеты, журналы и прочие важные институции, кажется, никогда не шагали настолько дружно в ряд. Дело тут даже не в том, что медиа хором поддержали Хиллари Клинтон и таким же хором набросились на Дональда Трампа; дело скорее в том, с какой интонацией это было сделано.

Описать ее можно одинаково подходящими слоганами «Отечество в опасности» и «Купи еды в последний раз». Это не преувеличение — вот, например, материал, в котором говорится, что в случае прихода Трампа к власти великий американский эксперимент может закончиться, а вот — колонка в The New York Times, где один из самых уважаемых репортеров в США называет человека, за которого голосует полстраны, хулиганом-семиклассником и другими нехорошими словами.

Дональд Трамп, со своей стратегией отказа от экивоков и политкорректности, обвел медиа вокруг пальца, получив больше места на полосах и телеэкранах, чем любой его конкурент, — и это как будто спровоцировало эскалацию, в которой профессиональными стандартами можно пренебречь ради спасения демократии. Контраст трудно было не заметить. Бесконечные и, судя по всему, надуманные спекуляции вокруг связей Трампа и Кремля — и удобно забытая история с так и не опубликованными речами Хиллари Клинтон перед финансистами с Уолл-стрит. Раскопки всех данных по финансам республиканского кандидата — и крайне малочисленные попытки разобраться с делами Фонда Клинтонов. Подробный разбор биографий всех мало-мальски заметных людей в штабе Трампа — и почти полное отсутствие аналогичных материалов о штабе Клинтон. Примеров такого рода много — вплоть до того, что приблизительно одни и те же люди сначала одобряли анонима, подсунувшего The New York Times налоговые ведомости Трампа двадцатилетней давности, а потом осуждали WikiLeaks, опубликовавшую переписку главы кампании Клинтон Джона Подесты.

Конечно, во всем этом нет никакого преступления — однако пресса, по сути, и тут попалась в ловушку, расставленную для нее Трампом: приняв логику войны, журналисты, исследуя все аспекты личной и публичной жизни нежелательного кандидата, почти проигнорировали тех людей, которые, собственно, обеспечили ему популярность, тем самым лишний раз подкрепив распространенное убеждение про то, что все уже продумано за нас и доверять никому нельзя. Есть все основания полагать, что в случае избрания Клинтон СМИ не будут делать ей поблажек и станут относиться к ней так же строго, как они должны относиться к любому чиновнику, но это уже не так важно, потому что десятки миллионов людей в это попросту не поверят.

Пробивая потолок

Эта кампания не изменила американское общество, хоть так могло показаться. Она скорее проявила давно вызревшие противоречия. Поляризация политической жизни, кажется, достигла исторического максимума: республиканцы (в самом широком смысле) искренне не понимают, как можно быть предавшим традиционные ценности демократом, а демократы — как можно быть замшелым и полным предрассудков республиканцем. Информационные пузыри одних и других почти не пересекаются — а когда такое случается, дело быстро кончается дракой, как легко убедиться, почитав любой политический спор в американских социальных сетях.

И те и другие считают, что их оппоненты хотят отнять у них права и возможности; и те и другие по-своему правы. Именно преодоление этого драматического общественного раскола будет, в сущности, главной задачей нового президента — и пока ни Дональд Трамп, ни Хиллари Клинтон не выглядят способными это сделать хотя бы потому, что они для противоборствующих сторон и олицетворяют все самое демоническое, что есть в противнике.

Неизбежно возникнут и сугубо технические препятствия: против Трампа, если ему все же случится выиграть, будет настроен более-менее весь Вашингтон и — неизбежно — значительная часть собственного аппарата; Клинтон придется иметь дело с республиканским Конгрессом, члены которого, например, уже заявляют, что ни при каких обстоятельствах не дадут президенту-демократу назначить нового судью в Верховный суд.

В Америке есть такое выражение: glass ceiling, «стеклянный потолок» — невидимые барьеры, которые стоят на пути представителей ущемляемых социальных групп в их профессиональной жизни. Будущие выборы в любом случае закончатся тем, что этот полоток разобьется, — не важно, получит ли Америка в президенты первую женщину на этом посту или изгоя-аутсайдера, никогда не работавшего госслужащим и проклятого всеми элитами. В этом смысле главное испытание для политической системы США впереди — вопрос в том, насколько быстро американцы уберут осколки и сумеют ли о них не пораниться.