Крайне правые стали главной оппозицией в Германии

Чуть больше года назад немецкая пресса пела Ангеле Меркель дифирамбы. Только что завершились минские переговоры. Журналисты подсчитали, что за предшествовавшие дни фрау канцлерин проделала путь длиной 20 тысяч километров: от угрозы поставок американского оружия Украине и полномасштабной войны на востоке Европы до заключения соглашений, которые дали надежду – пока обоснованную, – что активная стадия боевых действий в Донбассе прекратится. Даже французские СМИ признавали успех Меркель, особенно на контрасте с Франсуа Олландом, который выглядел в лучшем случае актером второго плана.

Меркель уже называли «канцлер всея Европы». Рейтинги внутри Германии били рекорды. Делом почти решенным казалось переизбрание осенью 2017 года на четвертый срок. Он вплотную приблизил бы Меркель к великим предшественникам-рекордсменам: Конраду Аденауэру, создателю новой Германии, и Гельмуту Колю, ее объединителю.

После объединения германофилы всех стран соединились в ожидании, что хотя бы новый век станет веком Германии. Веком, когда немцы смогут преодолеть понятные страхи соседей перед большой Германией и конвертировать экономическую мощь в политическое лидерство. Минские соглашения, подписанные через 20 лет после переговоров в американском Дейтоне о судьбе Боснии, должны были развеять все сомнения и зафиксировать тот факт, что ведомая Германией новая Европа выросла и способна решать свои проблемы сама.

«Wir schaffen das», «Мы справимся и с этим», – провозгласила Ангела Меркель через несколько месяцев, на заре миграционного кризиса в Европе. Сегодня многие уверены, что она переоценила свои возможности. Из очередной внешнеполитической трудности миллион с лишним беженцев, пересекших границу в прошлом году, стремительно превратились для Германии в небывалую внутриполитическую проблему. Проблему достаточно масштабную, чтобы у Меркель и у Германии вдруг появилась альтернатива. Пугающая своими историческими прообразами.

Союз профессоров и маргиналов

Вообще говоря, партия «Альтернатива для Германии» (Alternative für Deutschland, AfD) возникла еще в старой Европе – до Крыма, Донбасса и Сирии, в 2013 году. С самого начала она колебалась между имиджем элитарной и репутацией популистской. С одной стороны, у ее истоков стояли не политики-практики, а ученые-теоретики: Бернд Люке, Конрад Адам и Александр Гауланд. С другой – настоящей библией партии стала книга Тило Саррацина «Германия. Самоликвидация». По форме это академичное исследование, но книга немедленно стала бестселлером, предсказав распад немецкой идентичности под гнетом мусульманской иммиграции. Сам Саррацин многие годы был членом Социал-демократической партии, но вот его труд привлек внимание прежде всего крайне правой публики, которая пополнила ряды «профессорской» партии AfD.

С первых дней существования новая политическая сила притягивала к себе всех, кого отторгал политический мейнстрим. Меню получилось разнообразным. Отцы-основатели партии потчевали немцев рассказами о том, как остальная Европа наживается за счет их добропорядочного бюргерского труда, и прописывали соответствующую диету – отказ от евро и возвращение к старой доброй дойчемарке, символу послевоенного восстановления Западной Германии. На горячее были антимигрантские лозунги и традиционные ценности от почитателей Саррацина. В качестве десерта – переработанная под реалии XXI века доктрина Бисмарка: антиамериканизм и ось Берлин – Москва, от которой столь неосмотрительно столетием раньше отказались последние государи обеих империй, похоронив и себя, и свои страны.

Радикальные неолибералы; правые, соревнующиеся с ними в радикализме; консерваторы, ностальгирующие по духу традиционного пруссачества, – все под одной крышей. Понятно, что долго бы вместе они не ужились. Пока тон в партии задавали экономисты-теоретики, она не могла похвастаться успехами даже в самые острые моменты кризиса еврозоны. Рейтинг AfD весь 2014 год редко поднимался выше 5%, ее деятельность интересовала разве что кремлевских пропагандистов, в разгар украинского кризиса искавших потенциальных союзников по всей Европе.

Но вот осенью 2014 года в Дрездене возникло движение PEGIDA – Patriotische Europäer gegen die Islamisierung des Abendlanes («Патриотические европейцы против исламизации Запада»). Как и положено протесту последних лет, он стартовал со странички в фейсбуке и перерос в масштабные уличные демонстрации. Вот уже полтора года шествия в Дрездене проходят каждый понедельник, самое крупное из них собрало 25 тысяч человек. Аналогичные выступления проходят во многих других городах Германии. Главный лозунг PEGIDA: «Wir sind das Volk» («Мы есть народ») – повторяет лозунг, с которым в конце 80-х восточные немцы требовали объединения страны. Но подлинные цели движения политический мейнстрим Германии считает откровенно ксенофобскими и даже экстремистскими.

«Каждый понедельник у нас выкрикивают: «Мы есть народ!» – прошлась по PEGIDA и сама Меркель. – Но на самом деле они имеют в виду следующее: вы к народу не принадлежите, хоть из-за вашего цвета волос, хоть из-за вашей религии. И поэтому я хочу сказать всем, кто ходит на эти демонстрации: вы не следуете тому, что провозглашаете! Потому что слишком часто в ваших сердцах предрассудки, холод и даже ненависть!»

Между тем соцопросы еще на исходе 2014 года, то есть еще до масштабного наплыва беженцев, свидетельствовали о весьма неоднозначном отношении к PEGIDA в обществе. Примерно половина признавалась, что сочувствует его лозунгам. Примерно столько же пребывали в уверенности, что немецкие СМИ, в большинстве своем занявшие резко отрицательную позицию по отношению к движению, необъективны в его освещении.

Особое сочувствие к PEGIDA проявляли именно сторонники AfD, но создатели партии, увлеченные борьбой с евродиктатурой, публично дистанцировались от уличных акций. В итоге руководство новой партии оказалось одновременно слишком радикальным для большей части немецкого истеблишмента и слишком умеренным для большинства собственных товарищей. В середине 2015 года произошла маленькая внутрипартийная революция: экономисты были задвинуты на второй план, а власть в партии взяли ультраправые консерваторы, готовые к сотрудничеству с PEGIDA.

Пункты альтернативы

Новым олицетворением немецкой «Альтернативы» стала Фрауке Петри – кривое зеркало канцлера Меркель. Обе выросли в Восточной Германии, одна – физик, другая – химик; одна возглавляет Христианско-демократическую партию, другая обещает защитить христианскую культуру от наступающего ислама. Но одна старше другой на 20 лет – новая Германия в борьбе с новейшей.

Лидер «Альтернативы для Германии» Фрауке Петри

Во главе с Петри рейтинг AfD стал расти как на дрожжах. Сегодня она претендует как минимум на то, чтобы стать полноценной третьей силой немецкой политики, потеснив и зеленых, и свободных демократов, и левых. На мартовских выборах в парламенты трех федеральных земель – Саксонии-Анхальт, Рейнланд-Пфальца и Баден-Вюртемберга – AfD набрала свыше 10%. Немецких аналитиков больше впечатлил даже не второй результат (24,3%) в относительно бедной восточной земле Саксония-Анхальт, а уверенное третье место в благополучном Баден-Вюртемберге – 15,1%. Успехи AfD больше нельзя объяснить отсталостью отдельных регионов страны. Со своими антимигрантскими лозунгами она успешно преодолевает региональные границы и социальные различия, становясь общенациональной партией.

Если ненадолго отрешиться от немецкой специфики, то ни в программе AfD, ни даже в лозунгах PEGIDA нет ничего особенно шокирующего. Ну, ограничение иммиграции. Реформирование Евросоюза. Нулевая толерантность к преступлениям, совершенным приезжими. Защита западной культуры и образа жизни. Что же тут страшного?
Но Германия по сей день остается страной, где, по выражению бывшего министра иностранных дел Йошки Фишера, можно провести форум young leaders, но невозможно – junger Führer. Любой, даже призрачный намек на нацизм до сих пор вызывает оторопь у интеллектуальной, культурной и политической элиты. До появления AfD казалось, что в этом она едина с немецким народом. Как выяснилось, не со всем.

Что пугает элиту в вегетарианских с виду призывах «Альтернативы»? То, что Гитлер тоже никогда не обещал избирателям Холокост, только решить еврейский вопрос. То, что Гитлер этот вопрос «решил» и после окончания Второй мировой войны немцам просто некого было ненавидеть – и вот появились мигранты. То, что предшественниками нацизма также были утонченные интеллектуалы, и именно они проложили путь куда менее приятным персонажам.

Почему эти аргументы не убеждают многих среднестатистических немцев и, даже наоборот, вызывают дополнительную симпатию к AfD? Потому что они не настолько погружены в детали истории: альтернативщики говорят, между прочим, о защите «иудеохристианской» идентичности – что же в них неонацистского? Потому что жители восточных земель Германии не пережили тот болезненный процесс денацификации, который десятилетиями шел на западе, и приняли пресловутый «комплекс вины» как факт, как некую плату за воссоединение страны – сколько еще нужно считать себя виноватыми перед всем миром? Потому что уверения ученых в том, что исламизация Европы – это миф и даже к 2050 году мусульман будет не более 9,5% населения, разбиваются о то простое обстоятельство, что за прошлый год их стало на миллион с лишним больше в одной только Германии. Потому что, в конце концов, конкретный страх перед иммигрантами куда сильнее абстрактных исторических аллюзий.

После серии новогодних сексуальных домогательств со стороны иммигрантов слишком велик был соблазн спроецировать эту ситуацию на свою дочь, сестру, жену или на саму себя. Тут немецкие политологи, сохраняя политкорректную мину, особенно мрачнеют: в 1926 году в стране было установлено равное избирательное право для женщин, а уже через четыре года нацисты впервые попали в Рейхстаг.

Новые линии разреза

И все-таки главная причина успеха «Альтернативы» в том, что созданная за последние 11 лет политическая система, пресловутое «государство Меркель», перестала удовлетворять чаяниям слишком многих влиятельных общественных групп и обычных граждан. Причем для политических перспектив самой фрау канцлерин в этом нет почти никакой проблемы – только для страны.

В Германии стиль работы Меркель на посту федерального канцлера называют президентским. И это значит вовсе не то, что она сосредоточила всю власть в собственных руках, а прямо противоположное. В ФРГ президент – фигура чисто представительская, и, сравнивая Меркель с ним, комментаторы подчеркивают ее умение выстраивать отношения с партнерами и оппонентами. Достаточно сказать, что из трех кабинетов, которыми Меркель руководила, два, в том числе нынешний, она сформировала с главным историческим оппонентом ее ХДС/ХСС – социал-демократами.

Оборотная сторона блестящего искусства компромисса состоит в том, что Германия незаметно для самой себя превратилась в полуторапартийную политическую систему. Сильных оппонентов в мейнстримных партиях у Меркель попросту нет.

Рейтинг христианских демократов серьезно упал. На выборах 2013 года у них было 41,5% голосов, год назад – рейтинг 43%, а сегодня, по разным опросам, от 32% до 36%. Но реальные проблемы у нынешнего канцлера могли бы возникнуть, если бы вместе с падением рейтинга ее партии росла популярность социал-демократов. Но они ничем подобным похвастаться не могут. Наоборот, их рейтинг тоже падает: сегодня 20% против 25,7% на выборах 2013 года. Входя в правительство, социал-демократы разделяют ответственность за все те проблемы, которые переживает сегодня Германия. А главное, предлагают рецепты, по нынешним временам столь мягкие, что едва ли впечатлят кого-то, кроме своих традиционных избирателей.

Скорее всего, несмотря на постоянное падение рейтингов, голосов все равно будет достаточно, чтобы осенью 2017 года в Германии сформировали очередное черно-красное правительство. Это будет что-то типа второго тура французских президентских выборов 2002 года, когда все политические силы объединились вокруг Жака Ширака, лишь бы не допустить победы Жан-Мари Ле Пена. И если только по каким-то причинам Меркель не откажется сама, это правительство «национального спасения» возглавит именно она.

Но чем дольше Меркель останется у власти, тем сильнее будет запрос на последующие решительные перемены. Очередная личная победа федерального канцлера рискует обернуться большими проблемами для Германии в целом. Уже в ближайшее десятилетие она может столкнуться с необходимостью инкорпорировать в собственную социально-политическую систему сразу две мощные силы: новых иммигрантов и тех, кто категорически против инкорпорации первых.