Зачем Китай стал великой футбольной державой

Во время зимних торгов на футбольной бирже Европы возник новый крупный игрок. За два месяца Китай заключил сделок по приобретению прав на футболистов на $360 млн, опередив Английскую премьер-лигу, самую богатую лигу мира, почти на $100 млн. Никто и никогда не врывался на главный футбольный рынок мира с такой быстротой и агрессией. Звезды первого ряда Европу не покинули. Но агенты команд, объединенных в Китайскую суперлигу, покупали товар очень высокого качества. Китайский футбольный шопинг можно было бы назвать Большим Скачком, если бы он не преследовал цели обратного свойства, чем пресловутые реформы Мао — не обособление и следование особому национальному пути, но ускорение интеграции в мировом контексте через самую популярную игру мира и самую масштабную индустрию зрелищ.

Тихий звон олимпийских медалей

На сегодняшний день Китай считается второй спортивной державой мира. На Олимпийских играх в Лондоне четыре года назад китайские атлеты завоевали 88 медалей против 103 американских. На домашних Играх в Пекине Китай вновь уступил США в общем сборе наград (100 против 110), однако за явным преимуществом выиграл в их качестве (51 золото против 36 — у американцев), что дало первое место в общекомандном зачете.
Активная интеграция Китая в олимпийское движение началась вместе с реформами Дэн Сяопина в начале 80-х, но сегодняшнее китайское величие в летних спортивных дисциплинах было подготовлено в десятилетие, предшествовавшее Олимпиаде в Пекине. Китай в буквальном смысле математически запрограммировал свое мировое лидерство в олимпийском спорте. Свернув все государственные допинговые программы и обезопасив себя от инициативы на местах строительством самой передовой антидопинговой лаборатории, китайцы сделали ставку на так называемые медалеемкие дисциплины, а также виды спорта с невысоким уровнем конкуренции.

Расчет был предельно ясным: мы не будем участвовать в допинговой гонке, а обыграем всех за счет человеческого ресурса. В строительство тренировочных центров и подготовку атлетов были сделаны беспрецедентные инвестиции. Только одно государство в мире может как-то сравниться с Китаем по объему государственных ассигнований в олимпийскую гонку — Россия. Но там, где у русских за место в команде состязаются два человека, у Китая стоит очередь из двадцати. Россия пыталась компенсировать колоссальный ресурсный разрыв хорошо известным теперь образом — масштабными манипуляциями с допинг-тестами. Итогом разоблачения этих манипуляций стал, возможно, самый громкий допинговый скандал в истории, закончившийся отстранением от Игр в Рио легкоатлетической команды России в полном составе.

Встав вровень с США и оттеснив Россию, Китай мог торжественно повторить максиму Джона Кеннеди, которая двигала олимпийским спортом всю вторую половину ХХ века: «Престиж нации — это ракеты и олимпийские медали». Вечное USA vs USSR в ХХI веке предсказуемо сменила парадигма USA vs Chinа.

Чего еще желать? Разве только полной окончательной победы над Америкой на олимпийских аренах. Но даже такая победа не дала бы Китаю полного удовлетворения, пока он остается неполноценным в футболе — самой важной игре Земли, где гром победы в одном-единственном, даже не финальном матче Кубка мира запросто заглушает звон нескольких десятков олимпийских медалей.

Крадущийся коррумпированный тигр

До самой смерти Мао Китай оставался гигантским белым пятном на футбольной карте мира — в ФИФА, этот футбольный ООН, страна вступила только в 1979 году. В 90-е Китай быстро учился футболу, и в начале 2000-х сборная страны первый раз пробилась в финальную стадию Кубка мира (впрочем, проиграв там все матчи), а затем сыграла в финальном матче Кубка Азии. В Китайскую лигу пришли приличные деньги, за ними потянулись первые иностранцы. Вот как экспрессивно вспоминает это время украинский тренер Леонид Колтун, работавший с шанхайской командой «Цзянсу Сунин»: «Когда я попал туда в 2000 году, там процветала коррупция. Китайцы — предприимчивые люди. Сразу нашлись дельцы, которые начали делить эти деньги, начали торговать. Привозили легионеров, шли откаты — ерундой занимались. Они занимались не футболом, а совершенно другими делами — договорняки, подкуп судей, прочие вещи. Футбола практически не было — на это невозможно было смотреть!»

Среди тех многих людей, которым на «это» невозможно было смотреть, был будущий лидер Китая Си Цзиньпин. Человек, которого на финальном этапе подготовки Олимпийских игр в Пекине партия бросила бороться с воровством и взяточничеством на строительстве олимпийских объектов. Это особо было учтено при голосовании Политбюро КПК, избравшего Си Цзиньпина заместителем председателя, то есть преемником. Но еще до того, как стало ясно, кто сменит Ху Цзиньтао в роли лидера нации, спецслужбы Китая уже вовсю подготавливали операцию по очищению китайского футбола. Первые аресты чиновников, футболистов и судей начались в 2009 году, а к 2011 году в тюрьмы было отправлено около сотни участников того, на что «смотреть было невозможно». Причем некоторые процессы носили показательный характер, с прямыми включениями и покаянными интервью прямо из камер предварительного заключения.

В радикально стерилизованный китайский футбол потекли новые деньги. Самый узнаваемый футболист мира Дэвид Бекхэм согласился служить лицом китайского футбола в мире пять лет за 50 млн фунтов. Крупнейшие китайские компании стали приобретать в собственность команды Китайской суперлиги, а эмиссары этих команд колесили по свету в поисках иностранцев, готовых за очень приличные гонорары работать в Китае.

До 2016 года развитие китайского футбола признавалось разумным, динамичным и планомерным. А Китайская лига в профессиональной среде считалась хорошим местом для предпенсионного заработка. Впрочем, уступая в общей привлекательности американской MLS. Но потом наступил 2016 год, и все, что люди знали и думали о китайском футболе, пришлось забыть.

01.01.2016

С открытием зимней сессии европейской футбольной биржи 1 января выяснилось, что рынок оккупирован китайцами, готовыми разрушить складывавшуюся годами конъюнктуру цена/качество.

Европа помнит итальянскую футбольную лихорадку 1990-х — начала 2000-х, интервенции команд с новых рынков вроде блицкрига махачкалинского «Анжи» Сулеймана Керимова, отдельные безумные сделки вроде покупки «Реалом» Гарета Бейла за 100 млн евро. Но что стало абсолютной новостью для футбольной Европы — то, что футбольный Китай не описывается двумя-тремя проектами с безмерными амбициями вроде «Гуанчжоу Эвергранд», где работал, скажем, один из лучших итальянских тренеров начала XXI века Марчелло Липпи. Практически каждый участник Китайской суперлиги готов выкупить по крайней мере одну звезду, прописанную в Европе. Более того, все указывало на то, что действия представителей китайских клубов каким-то образом синхронизированы и имеют черты спланированной операции.

Вот лишь самые значимые результаты зимнего шопинга Китая. Упомянутый «Гуанчжоу Эвергранд» (на 60% собственность Evergrande Real Estate Group, остальные 40% — Alibaba Group) выкупил у мадридского «Атлетико» колумбийца Джексона Мартинеса за 42 млн евро. Из «Челси» Абрамовича переехал в «Цзянсу Санинг» (в декабре 2015-го приобретен крупнейшим ритейлером в области электроники Suning Commerce) бразилец Рамирес. Права на этого игрока были выкуплены за 33 млн евро, а его личный гонорар составил 13 млн евро в год. Это в два с лишним раза больше его огромной зарплаты в «Челси», где столько, как он теперь в Китае, не зарабатывает никто. Аргентинец Эсекьель Лавесси, участник другого европейского суперпроекта, «Пари Сен-Жермен», улучшил условия своего контракта в «Хэбэй Чайна Форчун» (в собственности крупного девелопера China Fortune Land Development) почти в четыре раза — до 15 млн евро в год. Этот классный, но совсем не великий футболист, часто не проходивший в основной состав ПСЖ, теперь является одним из самых высокооплачиваемых футболистов всего мира. Для сравнения: Криштиану Роналду зарабатывает в «Реале» 17 млн евро в год.

Но, пожалуй, самой показательной стала сделка того же «Цзянсу Санинг» c донецким «Шахтером», уже два года квартирующим в Киеве, а играющим домашние матчи во Львове. Китайцы выкупили права на бразильца Алекса Тейшейру за 50 млн евро (20-я по величине выплаты сделка в истории футбола), перебив в полтора раза предложение одной из самых престижных футбольных фирм мира, «Ливерпуля», в полтора раза. Тейшейра, который еще вчера бегал по траве стадионов Луцка, Ивано-Франковска и Полтавы, будет зарабатывать 10 млн евро в год. Он предпочел Нанкин, о существовании которого еще месяц назад не знал, Ливерпулю — одной из футбольных столиц мира. Он предпочел команду, название которой до сих пор никто не может выговорить за пределами Китая, Англии — сильнейшей футбольной лиге мира.

В случае с Тейшейрой можно отстраненно рассуждать о том, что лишние 5–6 млн евро, которые будет получать бразилец в Китае, никак не сказываются на образе жизни человека, что это один и тот же социальный слой и одни и те же потребительские привычки. Что в этом выборе сказалась незрелость сознания парня из фавелл. Что этим нестойким сознанием, очевидно, манипулировали посредники, устраивавшие этот переход и, очевидно, на нем нажившиеся. Но это не отменяет того, что европейский футбольный рынок, который всегда был самой важной и, по сути, единственной площадкой индустрии, пора переименовывать в евро-азиатский или евро-китайский.

Футбольная Европа смотрит на Китай с осуждением и страхом. И этот страх рождает новости, подобные той, что была обнародована на днях. Еще одна совершенно безвестная для европейцев команда, «Шанхай SIPG» (патронаж Shanghai International Port Group), готовит стомиллионное предложение Уэйну Руни — эмблеме «Манчестер Юнайтед» и английского футбола последнего десятилетия. Это почти в пять раз больше, чем зарабатывает лучший футболист современности — Леонель Месси.

Сиятельное безумие и домашний очаг

В кабинете первого человека Китая Си Цзиньпина есть фотография, где он счастливо прикладывается ногой к футбольному мячу. Собственно, в Европе теперь все уверены, что зимней атаке Китая на футбольный рынок Европы предшествовало что-то вроде этого удара — некий тайный совет, где крупному китайскому капиталу была дана отмашка тратить деньги на заграничных звезд, не скупясь. Некоторые эксперты говорят о том, что китайским капиталистам просто потребовался год, чтобы осмыслить постановление Госсовета Китая от 20 октября 2014 года о снижении налога на прибыль, если компания поддерживает спорт.

Сегодняшний китайский футбольный бум в первом рассмотрении напоминает лихорадочное оживление в российском профессиональном спорте конца нулевых — начала десятых годов этого века. Форма потребительского экстаза, когда состязание в крутизне машин и длине яхт естественным образом перерастает в строительство крепостных театров, каковыми служат спортивные команды в наше время.

Однако содержание иррационального в российском профессиональном спорте неправильно было бы преувеличивать. Профессиональный спорт был прежде всего инструментом политики для русских капиталистов. Чаще всего — социальным авансом в зачет партнерства и дружбы с властью, если речь шла о частных спортивных предприятиях. И идеальной почвой для разворовывания бюджетных средств, если речь шла о муниципальных спортивных клубах с госдолей. Государство молчаливо одобряло расшвыривание денег на оплату услуг атлетов, видя в спортивных зрелищах опиум для народа — отвлечение от тягот жизни.

В китайском футбольном прорыве тоже трудно рассмотреть рыночную логику. Ведь для того, чтобы возместить траты на приобретение того же Алекса Тейшейры хотя бы за три года, футбольному клубу из Нанкина нужно дополнительно заработать 80 млн евро. При средней цене билета на матч Китайской суперлиги 15 евро это невозможно.
За зимним кутежом собственников китайских футбольных клубов, похоже, действительно скрывается высочайший наказ партии и правительства. Вот что говорит по этому поводу редактор сайта Wild East Football, посвященного азиатскому футболу, Кэмерон Уилсон: «Китайские клубы вообще не зарабатывают, так что большой бизнес просто содержит футбол. Он делает это, чтобы угодить властям — как на местном уровне, так и на государственном».

О том, что сегодняшний китайский скачок в футболе был тщательно спланирован в высоких кабинетах, лучше всего говорит новый контракт Суперлиги с телевидением, который превзошел предыдущий в 20 раз, — $400 млн в год вместо прежних $20 млн. В рыночной органике такие скачки невозможны. Сделка была заключена задолго до китайского нашествия в Европу, когда Алекс Тейшейра забивал голы за «Шахтер» и готовился к отъезду в Европу.

И все же есть основания утверждать, что у Китая получится то, что не получается у России и в ближайшее время, похоже, не получится: создать индустрию спортивных зрелищ капиталистическими инструментами. Средняя стоимость билета на футбол в Китае уже в три раза выше, чем в России. Стоимость телеправ за показ матчей элитной лиги — в семь раз. Посещаемость матчей Суперлиги в прошлом сезоне, еще без всей этой свежей охапки звезд из Европы, составила больше 20 тысяч зрителей за матч. Это вдвое выше, чем в России, и на уровне Франции и Италии.

Самый главный расчет Китая в построении глобальной, коммерческой футбольной лиги, как и во всем другом в Китае, — это человеческий ресурс. Количество, которое в данном случае сопряжено с важнейшим для успеха любого спортивного шоу качеством — азартной натурой китайцев. И если китайское правительство решится вывести спортивные ставки из тени, отменив старый, еще коммунистических времен, запрет, то в китайский футбол хлынут сотни миллионов долларов крупнейших букмекерских контор мира.

Спортивные зрелища в США изначально возникли как способ заработать на человеческом азарте. Потом неожиданно выяснилось, что коллективное переживание спортивного состязания приносит социальный эффект. Поход на стадион структурирует свободное время среднего класса, сплачивает его, делает его прозрачным и предсказуемым в этой невинной страсти. Стадион, где играет любимая команда человека, а лучше всей его семьи, становится как бы еще одной церковью и родным домом одновременно.

Сильная футбольная лига нужна Китаю для того, чтобы у его растущего среднего класса появилась безобидная и хорошо контролируемая общая страсть. Капитализм будет инструментом ее развития. Так всегда в современном Китае. Вначале большая, общенациональная идея — потом бизнес. Капитализм как инструмент построения социализма.